Седьмой переход - [54]

Второй раз за свою жизнь Лобов писал в Центральный Комитет. Тогда, сразу же после войны, ему пришлось отстаивать одну стройку в Подмосковье, которую собирались надолго «законсервировать». И вот теперь надо попытаться ускорить сооружение уникального комбината. Все пути изведаны, все средства использованы, — ничего больше не осталось, как идти за помощью в ЦК. Ну, ясно, кое-кому это не понравится, кое-кто будет коситься годок-другой, однако все это в конце концов пустяки. Обиды позабудутся, а дело выиграет.

День был до отказа перегружен всякими совещаниями и тянулся медленно, как баркас по извилистой речонке, где на каждом повороте отмель. Только поздно вечером Лобову удалось поговорить с Нилом Спиридоновичем наедине.

— Что новенького?— спросил тот, уже собираясь уходить.

— Я тебя долго не задержу.

— А я и не тороплюсь.

— Вот почитай, пожалуйста.

— Сейчас или на сон грядущий?

— Нет уж, прочти при мне.

— Ну-ну, располагайся пока. Я вмиг осилю это сочинение и пойдем прогуляемся немножко по морозцу.

Но Нил Спиридонович просидел над докладной запиской добрых полчаса. Его, кажется, ничего в ней не удивило, не озадачило. Он листал и перелистывал ее, и, наконец, отложив в сторонку, бегло взглянул на Лобова, сказал:

— Америку ты не открыл.

— Не подпишешь? — прямо спросил Леонид Матвеевич.— Может быть, тебе не нравятся кое-какие детали, я уберу. Давай обсудим.

— Горячишься ты...

— Тогда я пошлю за своей подписью.

— Это твое личное дело.

— Ну раз уж личное, то я и бланк совнархозовский не стану портить.

Как говорится: за неимением гербовой — пиши на простой. Так, что ли? в у

— Да-а, горяч, горяч ты, Леонид,— устало улыбнулся Рудаков и тяжело поднялся.

— Не хочешь — не подписывай. Не надо!

— Я сказал, это твое личное дело.

И тут Лобова окончательно взорвало. Он тоже встал, легко, порывисто, загородив дорогу председателю.

— Одного не могу понять до сих пор: что тебя связывает, кто тебе мешает драться в открытую? Чего ты ждешь? Вернее, выжидаешь? Неужели, действительно, эта Ярская дамба встала на твоем пути, «противоместническая дамба», как прозвали ее в Южноуральске? Давай поговорим начистоту!..

— Поздно уже,— бросил на ходу председатель совнархоза и направился к двери.

Лобов посторонился. Он постоял с минуту, подумал и быстро вышел из пустого кабинета.

Так и не довелось им в тот вечер вдвоем прогуляться по морозцу. Лобов шел один и вспоминал, как на областной партконференции не в меру запальчивый оратор, критикуя совнархоз, прозрачно намекнул на то, что и сам председатель ждет не дождется «выслуги лет». Рудаков смолчал. Но Леонид Матвеевич не удержался, отчитал «предыдущего оратора», которого и на свете еще не было, когда Рудаков начинал эту самую «выслугу лет» на Волховстрое. «Напрасно ты взял на себя роль адвоката,— сказал в перерыв Нил Спиридонович.— Есть же у нас люди, высчитывающие на пальцах месяцы и недели до отставки. Ну, а если выступающий и меня пристегнул к отставникам, то это для пущей важности. Кто не перехлестывает в критическом жару». Поостыв немного, Лобов рассудил уже иначе: «Может, действительно, лучше бы уйти Нилу на пенсию? Поработал, хватит...»

Утром Леонид Матвеевич отправил авиапочтой письмо в ЦК. Отправил и вздохнул облегченно: дело сделано. И все-таки он чувствовал себя неудобно перед Рудаковым, долго искал случая, чтобы немного сгладить впечатление от того излишне резкого разговора с Нилом.

До открытия внеочередного съезда партии оставалось еще более недели, когда Рудаков собрался в путь-дорогу. Лобов поехал провожать его на вокзал. Ташкентский скорый запаздывал на целых полчаса, и они долго ходили по перрону, вспоминая общих знакомых по Москве. Поеживаясь от ветерка, налетавшего на открытую площадку то с одной, то с другой стороны, Нил Спиридонович поднял, наконец, высокий воротник, перестал храбриться, и заговорил сердито, себе под нос:

— Вызови Речку, отругай за статью, как следует. Что он, с ума сошел, что ли? Некрасиво получается. Прошлый раз на бюро обкома мне уж не хотелось портить ему новогоднее настроение. А надо, надо приструнить молодца. Какой теоретик нашелся! Строил бы да помалкивал, если дальше своего Ярска не видит.

— Егор Егорович — человек дела,— заступился Леонид Матвеевич.

— Пусть делом и занимается, не лезет в теоретики. Без него хватает путаников.

— Хорошо, я обязательно поговорю с ним.

— Только, пожалуйста, без «руководящего тона». Серьезно, но спокойно, а то начнешь разносить, как этого юнца на конференции...

Скорый поезд, ведомый тепловозом, подошел неслышно.

— Ну, поеду отчитываться, как подобает матерому местнику,— шутил на прощание Рудаков.— Видишь, что получается: можно сказать, коренной москвич попал в южноуральские местники.

— Сие бывает, бывает!— смеялся Леонид Матвеевич, долго не выпуская его руку, будто стараясь ободрить его перед партийным съездом.

«Действительно, может быть, Нилу больше не придется заседать в Кремле, на подходе свежие силы...»— пристальным взглядом провожал Леонид Матвеевич скорый поезд, пока вагоны не слились в одну сверкающую под солнцем плоскость...

Утром, не успев заказать телефонный разговор с Ярском, он столкнулся с Егором лицом к лицу, в совнархозовском полутемном коридоре.