Седьмой грешник - [48]

Однако она чувствовала и то, как влекут к себе эти безмолвные свидетельства бренности человеческой жизни. Душа так забаррикадирована плотью, что ей надо к чему-нибудь прилепиться. Присев на корточки под нависшим фундаментом верхней церкви, Джин ощутила легкую дрожь, когда ей попались на глаза нацарапанные на стене надписи — она прониклась сочувствием к тем, кто приходил сюда возносить молитвы над останками апостолов.

— "Paule et Petre, petite pro Victore", — громко прочитала она, а Жаклин, присевшая около нее на корточки, перевела:

— "Петр и Павел, помолитесь за Виктора". Подумайте, я еще помню латынь, а ведь учила ее двадцать лет назад!

— Прекрасно! — отозвался стоявший за ними Энди. — А вот акцент Джин похвалить не могу. Хотя она и специалист в средневековой латыни, меня от ее произношения корежит.

— Ну, тогда и мне лучше помалкивать, — сказала Жаклин, поправляя очки. — Я все забываю, что большинство из вас владеет латынью не хуже, чем английским.

— Ну да, это ведь язык, с которым мы работаем, — подтвердил Энди. — Ладно, дамы, оторвитесь от созерцания. На очереди языческие захоронения.

Остальные уже спустились ниже и стояли перед мавзолеями. На одном из них сохранилась мраморная табличка с именем того, кто здесь похоронен. Подначиваемая молодежью, Жаклин попробовала разобрать надпись. Это заняло немало времени, ее прическа рассыпалась, очки съехали на нос.

— Не могу даже первое слово разобрать, — пожаловалась она. — MCL — это что, дата?[34]

— М — означает Marcus, CL — Clodius, — объяснил Энди. — Marcus Clodius Hermes — так звали того парня, который лежит здесь.

— Ага, понимаю: «Маркус Клодиус Гермес, кто...» Все ясно! «Кто жил... лет...» Какие-то цифры... Подождите минутку, я должна римские цифры посчитать по пальцам, — «кто жил семьдесят пять лет»!..

Вдруг она смолкла. Дейна рассмеялась и начала подсказывать ей, но более чуткий Энди схватил Жаклин за руку:

— Джеки, что с вами?

Жаклин обернулась. Увидев ее лицо, Джин вздрогнула. Оно было бледное как полотно, только на скулах горели два ярких пятна. Завитки распущенных бронзовых волос обрамляли уши, будто медные украшения. Не обращая внимания ни на Энди, ни на остальных, она растолкала всех, как козявок, и ринулась к Джин.

Схватив девушку за плечи, она затрясла ее. Джин обомлела и даже не сопротивлялась. Ее голова дергалась из стороны в сторону.

— Эх ты! Тоже мне ученые! Молокососы! Где твоя хваленая эрудиция? — выкрикивала Жаклин сквозь стиснутые зубы. — Быстро! Дайте бумагу! И карандаш! Где-то у меня самой есть... — Она лихорадочно рылась в сумке, словно щенок в норе суслика. — К черту! Возьми мой карандаш для бровей! — Она сунула его в дрожащую руку Джин. — Вот! Пиши! Напиши то, что писал Альберт! Как это выглядело. Давай! Только точно, как он писал...

Однако и сейчас Джин все равно не понимала, чего добивается Жаклин. Но она написала то, что ей было велено, и по мере того, как из-под карандаша появлялись штрихи — жирные и черные, — они казались все более похожими на неровные линии, нанесенные пальцем Альберта. Жаклин выхватила у Джин блокнот и помахала им в воздухе.

— Так я и думала! — воскликнула она. — Как же мы так сглупили!.. Не цифра семь, а число семь, написанное римскими цифрами!

Глава 8

1

Жаклин утихомирили и мягко, но настойчиво отвели через дорогу на автобусную остановку. Она все еще что-то бормотала себе под нос. Для падре Монтини, переволновавшегося из-за исчезновения Джин, выходка Жаклин стала последней каплей. Он с радостным облегчением распрощался с компанией и поспешил к своим макаронам.

Члены группы понимали, о чем говорила Жаклин, тем не менее Дейна, заявившая, что не возьмет в толк, из-за чего надо было поднимать такой шум, выразила общее мнение:

— Какая разница? Семь — есть семь, римские это цифры или арабские — все равно!

Напротив церкви на укрывшейся в тени стоянке машин продавались прохладительные напитки, и после прогулки по пыли веков всем хотелось пить. Друзья собрались вокруг киоска и, будто скауты на пикнике, потягивали через соломинки содовую. Энди задумчиво ответил Дейне:

— Почему же? Разница есть. Римские цифры позволяют задуматься о контексте.

Жаклин, так старательно сосавшая через соломинку кока-колу, что у нее щеки втянулись, а глаза скосились к носу, перевела на него взгляд:

— Молодец, Энди! И как тебе это не пришло в голову, Джин?

— Я тупица, — покаянно сказала Джин. — Но Энди прав — мы привыкли даже думать на латыни. Каждый документ, на который я ссылаюсь, написан на латыни — рукописи, надписи, даже настенные. Я так привыкла к латыни...

— Понятно, прости, что я на тебя набросилась. Я здорово ругалась?

— Ну, для брани, — задумчиво заметил Энди, — ваши высказывания были довольно мягкими. А вот интонация нам уже хорошо знакома.

— Прекрати, Джуниор, — любовно, но твердо одернул его отец. — Разве я не внушал тебе, что с леди надо быть вежливым?

— А Жаклин не леди, — возразил Тед и улыбнулся Жаклин. — Она — одна из нас.

Джин почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок. Несмотря на улыбку Теда, Жаклин побледнела и отвела взгляд.

Затем группа распалась, большинство возвращалось в Институт. Хосе надо было закончить какую-то статью, а Энди сказал, что, пожалуй, мог бы несколько часов потрудиться без ущерба для здоровья. Тед не стал делиться своими планами. Когда они выгрузились из автобуса у Колизея, он, просто приветливо улыбнувшись, удалился по Виа деи Фори Империале.