Сдохни, но живи… - [20]

Я был благодарен Толику за такое доверие, но понимал, что, как не последний журналист со связями и многими людьми вокруг, всегда найду кому передать для редактуры и, если надо, издания. И сделаю это, не отбрасывая и не оставляя далеко на потом. Книга Жизни, как-никак.

Том увесисто чувствовался на руках, отягощенный. Я осторожно раскрыл книгу. За солидной обложкой названия не было. Я открыл дальше, еще дальше и пролистал, всматриваясь.

На меня смотрели, отливаясь девственным глянцем, бездонные, как темень в глазах, белые страницы.

Лунная дорожка

Сбиться с главной дороги очень просто. Едешь, вроде, правильно. Но где-то в темноте, зазевавшись, проскочишь дорожный знак. И вдруг видишь, что под колесами уже бежит разбитый асфальт, а справа и слева черные горы и кустарник. Но ты все равно идешь вперед и вперед.

По карте направление было верным, и я должен был где-то выскочить на Танжир — легендарный марокканский город, ворота для европейцев и французских легионеров, уходивших отсюда на юг, на Маракеш, на Сахару.

Поскольку мой самолет в Европу улетал днем уже наступивших суток, я решил не искушать судьбу, ночуя где-то по дороге, а дотянуть до Танжира. Надо было еще сдать машину, взятую напрокат две недели назад. Мало ли какие проблемы возникнут в восточной, коррумпированной, как власть, стране. Особенно, если знают, что рейс у тебя через несколько часов и спорить некогда. Вот и вляпался, предусмотрительный.

Может, и повернул бы назад, до того маленького, живого городка, где, собственно, и сбился с главной дороги на проселочную. Но позади, вдалеке, во мгле, из-за гор замаячили фары. Дорога вообще растворилась и перешла в узкую грунтовку, посыпанную мелким щебнем. Я не рискнул разворачиваться обратно, навстречу фарам, с которыми нам трудно будет разойтись. И прибавил скорость, насколько позволяла ночь, размытые ямы и горные закоулки.

Сразу за каким-то поворотом я почти влетел в трех военных в зеленой или серой форме, стоявших у своего джипа с погашенными огнями прямо на дороге. У двоих в руках были винтовки. У третьего, старшего, фонарик.

— Документы… Выходите из машины… Паспорт… Откройте багажник…

Старший дышал за спиной прямо в ухо. Двое других с карабинами наизготовку — справа и слева. Сзади. Они попросили открыть багажник, пощупали, как девку, рюкзак, посмотрели, подсвечивая, бумаги и расслабились.

— Ты что, сумасшедший? — спросил старший, угощаясь сигаретой. — Здесь только бандиты и контрабандисты ездят. Да еще ночью. Паспорт у тебя странный…

— Это не паспорт. Это британский документ для поездок. Он выдается, пока не получишь гражданство.

— Не понял, — насторожился старший. И парни в форме снова подняли свои винтовки. — Так ты не британец?

— Нет. Но я живу в Англии, в Лондоне.

— А какое у тебя гражданство?

Вы начнете объяснять марокканскому полицейскому, фуражка которого не выше уровня местных контрабандистов, на проселочной дороге, в глубинке приморских гор, далеко за полночь, что из Советского Союза можно было уехать, только лишившись гражданства? Тогда «они» лишали всех прав уезжавших, а потом передумали и лишили гражданства всю страну. Но это потом.

— Нет пока никакого гражданства. Надо пять-шесть лет прожить в той же Англии, чтобы его получить.

— Так не бывает, — степенно сказал полицейский и зашел с другой стороны. — Ты какому Богу молишься?

— Я атеист.

— Не понял, — снова напрягся марокканец таким тоном, что мне мало не показалось. — Ты в Христа веришь?

— Нет.

— Мусульманин?

— Нет.

— Иудаизм? Синагога?

«Грамотный», — подумал я. — Нет. Что вы от меня хотите?

— Какой твой Бог? Человек должен быть при Боге и при государстве. Иначе он не человек, а так…

Офицер подцепил ногой камешек, и тот покатился в сторону, вдруг резко затихнув где-то в темноте.

— Я живу в Англии. До Англии — в США. До США — в России. А в Бога я не верю.

На минуту в ночной цикадной тишине зависла пауза. Старший думал и смотрел на меня, по-рыбьи открывая рот. Потом резко позвал солдат и прямо им в лицо стал что-то гортанно и громко говорить. Солдаты замерли, поглядывая на меня, прижатого к багажнику. И вдруг все стали смеяться. Они толкали друг друга, лихо закинув винтовки на плечо, и показывали пальцами. Им было очень весело.

Я только тогда заметил, что мы стоим недалеко от обрыва, за которым пролегла позолоченная лунная дорожка, ведущая куда-то в море. Далеко и ввысь.

— Повтори еще раз, чудо-юдо, — сказал старший. — Ты не христианин, не мусульманин, не иудей. То есть ты не ходишь ни в какой храм?

— Нет. Храм в душе, — я показал на сердце. — Этого достаточно.

Похоже, они давно так не веселились.

— Езжай, иншаллах… — Старший вытирал слезы, откашливаясь от смеха. — Считай, что тебе повезло. Марокко — хорошая страна?

— Лучшая в мире, — теперь уже веселился я.

Мне показалось, что они отпустили меня с сожалением.

А машина, долго висящая «на хвосте» в ночи, так и не появилась.

Может, и вправду Бог есть?

Но уж точно не на Земле.

В пустыне

Мы неспешно проговорили. Ни о чем. О жизни. Спешить было некуда. Ему-то уж точно. А у меня было ощущение умиротворения, идущие и от него, и от пустыни вокруг. Несмотря на третий наперсток душистого черного варева на открытом огне. — Ты образован и воспитан, — меня этот человек в глубине Негева удивил и порадовал. Было легко говорить. И слушать. — С такими, как ты, хочется выпить еще кофе.