Сдохни, но живи… - [18]

Язык, как женщина, прощает все или почти все. Кроме высокомерного игнорирования.

Руководитель службы, интеллигентный профессор-филолог, разговаривал со мной, понятно, на чистом белорусском. Когда на нем говорят правильно, это слышится красиво и даже, как мне казалось здесь, в Нью-Йорке, тепло. Проблема, однако, была в том, что мне тоже надо было свободно отвечать.

Я старался отбиваться однозначными и отдельными фразами. Но они складывались, а не пелись. И грянул незабвенный финал.

— Ну что ж, мы подумаем и поставим вас в известность, — сказал профессор по — белорусски — Я не один решаю этот вопрос. Конечно, вам надо серьезно работать над произношением, а в Мюнхене нужны, с точки зрения языка, уже готовые люди. Но желаю вам удачи.

Он протянул руку. Я подскочил и, глядя ему прямо в глаза, вдруг выпалил:

— Дзенькую бардзо.

В смысле, «большое спасибо». И на… польском.

Мало мне не показалось. Ни тогда, ни потом. Кажется — это когда много.

Но еще через полгода, будучи заместителем декана летней школы одного из престижных американских колледжей, мне пришлось постоянно отвечать на одни и те же вопросы студентов — А как вы получили эту работу? И как вы к этому шли?

— Почему вы постоянно спрашиваете? — однажды не выдержал я.

— Что значит «почему»? — удивились студенты. — Мы учимся, как правильно относиться к жизни и добиваться своего.

Если бы я знал…

Албанский бункер

Когда конструктор бетонных огневых точек, дотов, предложил свой вариант, то стал утверждать, что они выдержат и огонь из любых танковых пушек врага. Диктатор Албании Энвер Ходжа предложил ему, в ответ, самому залезть в такой бункер и затем приказал обстрелять из орудий. Жить захочешь — полезешь и под танк. Инженер остался цел, даже не ранен, и именно его разработки вскоре покрыли всю страну.

В Албании их невозможно не заметить. Они повсюду.

Где-то меньше, а где-то очень много. Доты, врытые в землю и на склонах возвышенностей и прямо на полях. Поначалу я не понял почему? Потом сообразил, что крестьянские поля — это нередко долины, которые с военной точки зрения представляют собой естественные проходы для врага.

Полагают, что бункеров здесь более шестисот тысяч.

Это очень много на маленькую страну.

Когда их строили, то получалось, что один такой укрепленный пункт приходится на 4–5 жителей, включая детей.

Есть большие, на целый взвод. Есть средние. И совсем маленькие, на одного бойца. Как малогабаритная, но зато отдельная могила героя в готовом бетонном склепе.

Вся Албания, и без того бедная, работала и возводила эти серые, как жизнь, сооружения. Которые надо было еще и содержать. И проводить учения быстрого реагирования на опасность, которая извне. С внутренней диктатура справлялась сама. Но потом переродилась в демократию.

Сегодня бункеры полуразрушены. А те, что побольше — потаенное место молодежи для развлечений гиперсексуального возраста. Грязновато, но уединенно.

В юности место не имеет значения. Имеет место другое.

Я вздохнул, вспомнив молодость. Но выдохнул и стал жить дальше. От бункера к бункеру.

Увидев, что я снимаю, скрепер остановился из него вышел тракторист. Ничего особенного для меня, но, кто его знает? Страна незнакомая…

— Вот, несколько кадров делаю. Турист. Не мешаю? — показал жестами. Албанцы очень дружелюбны и открыты к общению. Но языков пока не знают.

— Мешаешь, — кивнул головой тракторист.

— Ну я немного еще похожу? Хорошо?

Нет, — он закрутил башкой вправо и влево. Так мы с ним переговаривались пару минут.

Он улыбался. Но все время был против.

И тут до меня дошло. У них, здесь «да» — это как везде головой показывают «нет» и наоборот. Везде — кроме Македонии и Болгарии. Так и оказалось. Только привыкнуть трудно.

Пока говорили подъехала дорожная полиция и я решил, что поразденут, себе на радость. Или поиздеваются. Как это бывает в некоторых странах. Тем более, что моя машине немного стояла и на асфальте. А не совсем на обочине. Но полицейский с жезлом встал у нее, рядом, и показывал проезжающим, пусть и редким, машинам, чтоб ехали аккуратнее и объезжали. И я их зауважал. Взаимно.

А мы с трактористом покурили. Что-то поспрашивали ни о чем. Ничего не поняли, но понравились друг другу. Попрощались тепло — и разъехались.

Может потому Албания в свое время и отделилась от всего мира, что ни она, ни ее не понимали.

«Да — нет» — базовые понятия любого общения. От личного — до межгосударственного. Главное хотеть общаться. И искренне. Тогда и любой бункер сгодится.

Дуче

Флоренция. Золотой мост. Лавка сувениров. Значки. Медали…

— Мне, пожалуйста, вот этот бюстик Муссолини, — показываю.

— Хотите побольше? — подсовывает продавец.

— Этого достаточно, — отвечаю и, понизив голос, спрашиваю. — Может, у вас есть Сталин или Гитлер?

— Вы что? — возмущается продавец. — Они же фашисты…

Книга жизни

Все, почти все, звали его Анатолий Иванович. А я, когда вокруг не было никого, Толик. Мы учились вместе, в юности. И нередко сидели в одной кампании или вдвоем, за бутылкой вина, почти до утра. Я читал свои стихи. А Толик читал книги о писателях и поэтах. И говорил о них, о стихах и разные истории из их жизни. Своей-то еще не было.