Сделка Сандвина - [8]

– Если он есть, твой отец наверняка знает его.

Долгую минуту он колебался, прежде чем высказать то, что, очевидно, уже давно не давало ему покоя.

– Ты обратил внимание на то, как он выглядит? Как он изменился? – Он содрогнулся. – Как лягушка, Дэйв.

Я кивнул:

– Да, есть какая-то взаимосвязь между его наружностью и теми существами, одним из которых он становится. Что-то подобное было в Иннсмуте – какие-то люди, странно напоминавшие обитателей Дьявольского Рифа незадолго до того, как сам Риф разбомбили. Ты это, вероятно, помнишь, Элдои.

Он ничего не говорил, пока я снова не обратился к нему, сказав, что он должен постоянно поддерживать со мной связь по телефону.

– Может оказаться слишком поздно, Дэйв.

– Нет. Я приеду сразу же. При первых же признаках того, что что-то не в порядке, звони мне.

Он согласился и отправился спать – навстречу бессонной, но спокойной ночи.

Апрельская луна достигала своей наибольшей полноты приблизительно в полночь двадцать седьмого числа. Уже задолго до этого срока я был готов к телефонному звонку Элдона – (несколько раз в течение дня и вечера я подавлял в себе порыв ехать в Сандвин-Хауз, не дожидаясь звонка. Элдон позвонил в девять. По странному совпадению я только что признал да небосклоне Арктур, поднявшийся на востоке над крышами Аркхама, – он ярко горел янтарным огнем, несмотря на сияние луны.

Что-то произошло, я определил это по голосу Элдона: он дрожал, слова были отрывисты. Он должен был сказать то, что должен, чтобы я приехал без задержки.

– Ради бога, Дэйв, – приезжай.

И больше ни слова. Большего и не требовалось. Через несколько минут я уже сидел в машине и мчался по побережью к Сандвин-Хаузу. Стояла тихая безветренная ночь.

В темноте кричали козодои, и время от времени ночная птица проносилась над самой дорогой в свете фар моего автомобиля и взмывала в небо. Воздух полнился густыми ароматами весеннего роста, свежевспаханной земли и ранней зелени, запахами болот и открытой воды – все это было так не похоже на тот кошмар, который цепко опутал мой разум.

Как и прежде, Элдон встретил меня во дворе дома. Не успел я выйти из машины, как он оказался рядом со мной очень встревоженный, с дрожащими руками.

– Амброз только что ушел, – сообщил он. – Перед тем, как поднялся ветер, – из-за козодоев.

Лишь только он сказал это, как я их почувствовал: вокруг кричало великое множество этих птиц, и я вспомнил поверье очень многих местных жителей – при приближении смерти козодои, прислужники зла, зовут душу умирающего. Их крик был постоянным, непрерывным, он неуклонно и ровно поднимался с лугов к западу от Сандвин-Хауза, но каким-то непонятным образом слышался со всех сторон, обволакивая нас. Это просто сводило с ума, поскольку птицы, казалось, были где-то близко; плач козодоя, усиленный и одинокий, издалека, усиленный во множество раз и слышимый вблизи становится резким и пронзительным, и долго переносить его очень трудно. Я мрачно улыбнулся по поводу бегства Амброза и тут же осекся, поскольку Элдон сказал, что тот ушел еще до того, как поднялся ветер. Ночь вокруг была безветренной.

– Какой ветер? – отрывисто спросил я.

– Входи.

Он повернулся и быстро повел меня в дом.

С того момента, как я в ту ночь переступил порог Сандвин-Хауза, я попал в иной мир – очень далекий от того, который только что покинул. Первое, что я ощутил, войдя внутрь, – это высокий громкий свист сильнейших ветров. Сам дом, казалось, содрогался под напором гигантских сил извне – и все же я знал, только что придя оттуда, что воздух там спокоен, никакого ветра и в помине нет. Значит, ветры дули в самом доме, с верхних этажей, из комнат, которые занимал дядя Аза, – они были психически соединены с невероятным злом, союзником которого он стал. В дополнение к этому беспрестанному свисту и шипению ветра с огромного расстояния доносился приводящий в содрогание уже знакомый мне вой – он приближался с востока, и одновременно с ним поступь гигантских шагов, сопровождаемая неизменными чавкающими и хлопающими звуками, которые исходили, казалось, откуда-то снизу и в то же время из-за пределов самого дома и даже той Земли, которую мы знали. Эти звуки тоже неслись из какого-то нематериального источника. Они так же были порождены ни созданиями зла, с которыми Сандвины заключили отвратительную сделку.

– Где твой отец? – спросил я.

– У себя. Он не хочет выходить. Дверь заперта, и не могу войти к нему.

Я поднялся по лестнице к дядиной двери, намереваясь открыть ее силой. Элдон, протестуя, шел за мной следом и уверял меня, что все бесполезно, что он уже пытался, и у него ничего не получилось. Почти у самой двери, не сделав следующего шага, я был остановлен непреодолимым барьером – чем-то невещественным, стеной холода, просто зябким воздухом, сквозь который я не мог пройти, как ни старался.

– Вот видишь! – вскричал Элдон.

Я снова и снова пытался дотянуться до двери сквозь »ту непреодолимую стену воздуха, но не мог. Наконец, в отчаянии я стал звать дядю. Но никто не ответил мне – ответа не было вообще, если не считать рева великих ветров где-то за этой дверью, ибо хоть шум их и был громок в нижнем холле, здесь, в апартаментах дяди, их рев стал невероятно мощным и, казалось, что в любой момент стены разлетятся вдребезги под натиском ужасных сил, отпущенных на волю. Все это время звуки шагов и вой все нарастали в своей силе: они приближались к дому со стороны моря, притом, казалось, они уже где-то рядом, будучи предвестием той поганой ауры ала, в которую был обернут Сандвин-Хауз. Внезапно в наше сознание ворвался иной звук – откуда-то с высот над нами. Он был настолько невероятен, что Элдон посмотрел на меня, а я – на него, как если бы мы оба ослышались. Мы услышали музыку и пение многих голосов – они поднимались и опускались, и слышались то ясно, то смутно. Но в следующее мгновение мы вспоминали источник этой музыки – то были зловещие и пре красные звуки наших с Элдоном снов в Сандвин-Хаузе. Ибо она была прекрасной и воздушной лишь на поверхности, а внутри полнилась адскими обертонами. Так сирены могли петь Улиссу, так прекрасна могла быть музыка в Гроте Венеры – прекрасна, но извращена злом, выраженным ужасно и явно.