Сделка Райнемана - [179]

– Мне нельзя появляться на базе, – произнес Сполдинг. – И, в дополнение к этому, я могу сообщить вам еще кое-что, над чем следовало бы призадуматься. В течение ближайших сорока восьми часов все американские суда и самолеты, дислоцированные в прибрежных районах, отключают и от радиосвязи, и от радаров! И, выведенные на время из строя, они, поневоле бездействуя, будут впустую простаивать на своих стоянках. Так распорядилось самое высшее военное руководство. По-моему, разобраться, как могло произойти такое, – в ваших же собственных интересах! Думаю, сам-то я понял, что к чему, и если это действительно так, то вас ожидает на дипломатическом поприще полнейший крах! Вы по уши окажетесь в такой грязи, что и представить себе трудно! Чтобы этого не случилось, попытайтесь связаться с военным департаментом и обратитесь там к человеку по имени Свенсон. К бригадному генералу Алану Свенсону! И скажите ему, что я выяснил смысл слова «Тортугас»!

Дэвид швырнул телефонную трубку с такой силой, что от корпуса аппарата отлетели куски бакелита[76]. Ему захотелось бежать. Открыть дверь душной будки и бежать без оглядки.

Но куда! Бежать было некуда.

Он сделал несколько глубоких вдохов и, набрав на этот раз другой номер, снова позвонил в посольство.

Мягким, преисполненным нежности голосом, в котором ощущалось волнение. Джин сообщила Дэвиду, что нашла надежное место, где можно укрыться.

Они с Леоном должны будут проехать по Ривадавии до самых дальних окраин Буэнос-Айреса, расположенных у западных границ города. Там они увидят идущую вправо дорогу, которую нетрудно узнать по гигантской статуе Мадонны, установленной в самом начале ее. На нее-то и следует им свернуть. Этот большак ведет в сельскую местность, а если точнее – на поросшее травой плоскогорье. В тридцати шести милях от Мадонны возвышается двухэтажное здание телефонной подстанции, которое не спутаешь ни с каким другим из-за возведенной на его крыше трансформаторной будки и тянущихся к ней проводов. В этом месте от дороги ответвляется налево проселок, по которому только и можно добраться до ранчо Альфонса Куесарро, где их обоих ждет желанный отдых. Правда, самого сеньора Куесарро они там не застанут... Он уехал куда-то по своим делам... Не будет на ранчо и его жены, Эстанции Куесарро. Однако в усадьбе остался кое-кто из прислуги, чтобы выполнить любое пожелание друзей миссис Камерон.

Перед тем как закончить разговор. Джин заверила Дэвида, что не будет покидать посольства, о чем он так убедительно просил ее.

И в заключение сказала, что любит его. Ужас как любит!

* * *

И вот, наконец, Дэвид с Леоном оказались среди высоких трав, в краю, столь отличном от города. Над зелеными лугами веял легкий теплый ветерок. Трудно было поверить в то, что на календаре – январь. Здесь, в Аргентине, стояло самое настоящее лето. Аргентинское лето.

Один из слуг Эстанции Куесарро встретил их за несколько миль до ранчо, неподалеку от телефонной подстанции, и проводил до rancheria – группы небольших одноэтажных домиков, отстоявших чуть в стороне от центральной усадьбы. Гостям отвели самую дальнюю глинобитную постройку, располагавшуюся у ограды, за которой тянулись, насколько хватало глаз, бескрайние, покрытые сочной травой пастбища. В этом доме, как сообщил им слуга, проживал caporal – управляющий поместьем.

Дэвид, взглянув на крышу, заметил протянутый к ней кабель, из чего тут же заключил: у управляющего ранчо имеется телефон.

Провожатый открыл дверь и остановился на пороге, всем видом давая понять, что спешит. Коснувшись руки Дэвида, он произнес на местном жаргоне, представляющем собою своеобразное смешение испанского и языка проживающих в пампасах индейцев:

– По телефону можно разговаривать лишь через телефонисток. Обслуживание плохое, не так, как в городе. Я говорю, чтобы вы знали, senor.

В словах гаучо крылся затаенный смысл: сообщая Дэвиду всего-навсего о состоянии телефонной связи, он в действительности предупреждал его о необходимости соблюдать осторожность.

– Я запомню, – ответил Сполдинг. – Спасибо. Как только гаучо скрылся, Сполдинг закрыл входную дверь и прошел в комнату. У противоположной стены, прямо под аркой, напоминавшей собою сводчатые дверные проемы в монастырских обителях, стоял Леон. Держа в правой руке металлическую коробку с чертежами гироскопов, левой он помахал Дэвиду, подзывая его к себе.

За аркой располагалась залитая солнцем небольшая каморка с широким, выглядывавшим на пастбища окном, к которому была придвинута кровать.

Сполдинг расстегнул брюки и скинул их с себя. И, рухнув тут же на жесткий матрац, моментально заснул.

Глава 40

Казалось, не прошло и нескольких секунд, как он, шагнув под арку, оказался в этой комнатушке.

Однако в действительности дело обстояло вовсе не так. Дэвид понял это, почувствовав, как чьи-то пальцы касались осторожно кожи вокруг раны. Вздрогнув затем от боли, когда с него сорвали лейкопластырь, он ощутил, как по его животу разлилась какая-то жидкость, холодная и жгучая одновременно.

Открыв сердито глаза, он увидел склонившегося над ним незнакомого человека. А потом – и Леона, стоявшего чуть позади. На краю грубого матраца стоял типичный врачебный саквояж. Значит, это был доктор. Незнакомец, говоря по-английски исключительно правильно, произнес: