Сделано в Японии - [35]
— Привет, Рикио-кун. — Я махнул рукой в сторону Канеко.
— Здравствуйте, Минамото-сан. — Канеко отреагировал на мое появление легким кивком, но без привставания с кресла, что полностью соответствует тем незначительным различиям, которые между нами стоят: семь лет жизни и одно офицерское звание.
— Поздновато сидишь! — Теперь главное разбавить свой дискурс интонациями безразличия и легкомыслия.
— Да дел по горло, понедельник ведь… — Неглупый Канеко начал сверлить меня черными пронзительными глазами.
— Угоны? — Я имитировал попытку заглянуть в текст на дисплее его компьютера.
— В основном да, — без особого энтузиазма отозвался он.
— Понятно. Просветить меня по одному вопросу сможешь?
— Смотря какой вопрос. — Канеко не собирался терять бдительность в присутствии четырех офицеров, насторожившихся за соседними столами при моем появлении в их отделе.
— Вопрос не очень сложный. — Я помедитировал пару секунд на предмет того, отзывать ли Канеко в коридор для приватной беседы или нет, и в конце концов решил все — таки не подставлять его перед новыми коллегами. — По угонам вопросик.
— Слушаю, Минамото-сан.
— Как часто у нас на Хоккайдо «мицубиси — паджеро» угоняют? Есть у тебя такие данные?
— «Паджеро»? — Канеко насторожился еще больше, и мне стало понятно, что я бью если не в яблочко, то по крайней мере в ахиллесову пяту всего дорожного отдела.
— «Паджеро», «паджеро»…
— «Паджеро» разных моделей есть. Марка-то широкая. Вас какая модель конкретно интересует, господин майор?
— В общем-то, меня, Канеко-сан, все модели интересуют — и Шиффер, и Евангелиста, и Кроуфорд…
— Таких моделей «паджеро» я не знаю, — с серьезной миной отрезал Канеко, а сдавленный смешок за одним из соседних столиков дал мне понять, что я своим словоблудием сумел заслужить определенное уважение у местного персонала, который, видимо, тоже давно уже испытывает смутные сомнения относительно наличия у Канеко чувства юмора.
— А «челленджер» знаешь?
— «Челленджер» знаю. — Канеко обрадовался, услышав наконец-то знакомое слово.
— Часто его угоняют?
— М — м—м… Довольно часто.
— Как довольно?
— Что «довольно»? — Канеко по-прежнему не собирался вестись на мои лингвистические пируэты.
— Как часто? — перевел я сам себя заторможенному капитану.
Припертый к стенке, вернее, к спинке обтянутого грубой темно — синей материей казенного кресла Канеко завертел по сторонам своей приплюснутой на затылке и вытянутой к подбородку головой и в два раза быстрее обычного заморгал своими глазами — угольками:
— Вам точное число надо?
— А что, у вас в отделе проблемы с точностью?
— Нет, проблем нет. Вам срочно надо? — Канеко попробовал отправить меня на время к себе, чтобы за вымученные сорок минут обговорить со своими нынешними товарищами сложившуюся ситуацию и принять с ними коллегиальное решение о том, давать ли мне точные цифры по угнанным «челленджерам» или не давать.
— Да я домой уже собрался, — отсек я Канеко пути к отступлению. — Чего тянуть-то? Компьютер вон у тебя работает…
— Хорошо, сейчас скажу, — вздохнул обреченный на презрение и ненависть со стороны сослуживцев исполнительный капитан.
— Если не затруднит, — добавил я лицемерно.
Канеко защелкал мышью по экрану монитора, а я стал шарить глазами по стенам его нового отдела, сплошь увешанным сильно увеличенными фотографиями разнокалиберных автомобилей в фас и профиль. Тут были и сейфообразные джипы «исудзу — труперы», и похожие на раздавленных лягушек с выкатившимися из орбит глазами — фарами спортивные «Мицубиси—3000», и яйцеподобные «тойотовские» микроавтобусы.
— Это все угнанные машины? — спросил я Канеко, кивая на развешанные фотографии.
— Угу… — буркнул он в ответ, последний раз щелкнул мышью и тяжело вздохнул. — Тридцать восемь.
— Что «тридцать восемь»?
— За этот год на Хоккайдо угнано тридцать восемь машин модели «мицубиси — паджеро — челленджер».
— Что значит «за год»? За последние двенадцать месяцев, что ли?
— Нет, за этот год, то есть с первого января этого года.
— Так сейчас только апрель.
— Да, апрель. — Канеко на всякий случай отвел свой взор в сторону и перевел его на затесавшийся на стене между красным «фольксвагеном — пассат» и желтым «альфа — ромео» зеленоватый, отнюдь не автомобильный календарь, вяло рекламирующий кредиты Северо-Тихоокеанского банка для населения всего под три процента годовых.
— Что же получается, за четыре месяца тридцать восемь «челленджеров»?
— За четыре неполных месяца, — уточнил Канеко.
— Многовато…
— До сегодняшнего дня было тридцать семь.
— До сегодняшнего?
— Да, ночью в Отару угнан тридцать восьмой.
— Да — да, я в курсе, я там был…
— Я знаю. — Канеко явно намеревался перейти в контратаку, влезть на мою территорию и попытаться выудить из меня все, что мне известно по этому угону, потому как вряд ли ему или кому-то из его ребят Ивахара преподнес на блюдечке готовую информацию: все — таки там на месте угона труп, да еще не японца.
— И сколько из тридцати восьми найдено? — Я опять погнал свои войска на территорию дорожного отдела.
— Ни одного, — мрачным полушепотом выдавил Канеко.
— Ни одного?
— Ни одного…
— И где они могут быть?
— Ищем… — Ничего умнее этого избитого клише, которым наш брат обычно залепляет уши доверчивых жертв воров, изречь грустный Канеко не сумел.
Кто бы мог предположить, что официальный визит делегации русских филологов в Саппоро обернется чередой кровавых преступлений… Даже во сне майору японской полиции Минамото не могло привидеться, что его коварным противником окажется неотразимая и сексуальная русская красотка… Да еще эта духота в помещении, которая спутала все карты…
«Сейф» – вторая повесть из цикла Эрнста Сафонова «Как дела, Чухлов?». Главный герой цикла – начальник райотдела милиции.…В райцентре ограблена мебельная фабрика – из помещения кассы злоумышленники ночью вынесли старинный сейф с большой суммой денег. Майор Чухлов уверен: преступление совершено кем-то из местных жителей…
«Два уха и хвост», написанные Фредериком Даром и опубликованные, как обычно, под псевдонимом, относятся к большой серии полицейских романов о комиссаре Сан-Антонио. Роман не хуже и не лучше остальных. Правда, в отличие от тех, переводы которых публиковались у нас в 90-е (написанных до 1973 года), здесь Старик уже ушел в отставку, Берюрье изгнан из полиции «как непристойный», а сам комиссар слегка прибавил в годах и более заметно — в снобизме, язвительности и языковой изощренности. Однако ввиду угрожающей миру опасности он добивается аудиенции у «императора всех французов» и получает разрешение на создание неподотчетной «дикой» бригады, куда включены и Берю, и Старик, так что расследование будет проводиться с прежней лихостью.
В остросюжетных детективных романах Джерри Остера сыщики с риском для жизни выходят на след опасных преступников, связанных с высшими эшелонами власти. Динамичность сюжета, живой язык нью-йоркских улиц не оставят читателя равнодушным.
«Проклятой группой» в полиции прозвали отдел, ютящееся в грязном и сыром подвале на задворках УВД. Работа отдела — мелкие хулиганства и кражи. А сотрудники отдела — проштрафившиеся опера-неудачники во главе с капитаном Кротовым. Когда-то начальство отправило их сюда, как на свалку, в надежде, что оперативники сами когда-нибудь уйдут из полиции. «Проклятая группа» — это настоящая профессиональная смерть для сыщиков.Но однажды в городе произошло громкое похищение жены влиятельного адвоката. Несмотря на выкуп, похитители жестоко расправляются с жертвой, не оставляя при этом никаких следов.
«– Вот скажи: ты совсем дурак?В ответ молчание.– Зачем ты это сделал, а?В ответ молчание.– Чего ты молчишь?– Не надо так орать. По утрам я пью таблетки, и глухота почти прошла.– Ты знаешь, что Кремль – это режимный объект?– Знаю.– А чего ты туда полез?..».
В центре внимания романа «Убийца из Квартала красных фонарей» — скандал в самом известном среди иностранных туристов районе Амстердама. Серия убийств среди обитательниц квартала Красных фонарей начинается с обнаружения трупа «заслуженной жрицы любви» Толстухи Сони, которую знакомые считают по-своему порядочной женщиной. За расследование берется инспектор Декок…