Сципион Африканский - [8]

Наконец к ним послали их любимого вождя Гескона — Барку они не любили, — чтобы тот расплатился с ними и убедил уехать. Сначала все шло хорошо, и вид денег, привезенных Гесконом, успокаивал варваров. Но нелегко утишить уже начавшийся мятеж. Двое из вождей, которых возвысила смута, не хотели мириться с потерей власти. То были ливиец Матос и беглый италийский раб Спендий. Они сумели внушить части наемников, что их хотят обмануть. И вдруг разом вспыхнул бунт, неистовый и неодолимый, как пожар. Поднялся невероятный шум, все слушали только Спендия и Матоса. «Если выступал теперь кто-нибудь другой с советами, они не дожидались конца речи и, не зная еще, соглашается ли говорящий со Спендием или возражает ему, тут же побивали его камнями. Так убили они немало на этих сборищах и начальников, и простых людей. Толпа понимала только одно слово: „Бей!“, поэтому наемники били не переставая, особенно когда сбегались на сборища пьяные после обеда» (Polyb., I, 69, 9–13). Никто уже не решался выступить против Спендия и Матоса и их избрали вождями. Всюду видел Гескон мятеж и смуту. Наемники обратились в диких зверей. Но он с риском для жизни оставался с ними и увещевал их, с ужасом думая, что будет, если эта лавина хлынет на Карфаген. Наконец, они кинулись на него, сбили с ног и заковали в цепи. Заковали они и бывших с ним пунийцев.

Так стали наемники открытыми врагами карфагенян. И вся Африка пришла в движение. Ливийцы, порабощенные карфагенянами, ненавидели их лютой ненавистью. Карфагеняне были жестокими и алчными повелителями. Они не знали меры: крестьян заставляли отдавать половину урожая. Они не знали ни снисхождения, ни пощады, ценили только тех наместников, которые могли выжать из несчастной страны больше денег. И вот теперь народное озлобление прорвалось. Ливийцы как один примкнули к мятежникам, женщины торопили и воодушевляли их. Они отдавали все свои сбережения, снимали с рук кольца, вынимали из ушей серьги и отдавали их наемникам. Они готовы были на все, только бы видеть унижение ненавистных карфагенян.

А Карфаген был совершенно беспомощен среди этой общей ненависти. Раньше пунийцы получали доходы с Ливии, а воевали силами наемников. Теперь все это обратилось против них. Ничто не в силах было остановить мятежников. Теперь все надежды города сосредоточились на Гамилькаре Барке. Приняв главное командование, Гамилькар стал действовать столь успешно, что вскоре город смог вздохнуть спокойнее. Он сформировал новый отряд из перебежчиков и нанятых на последние деньги наемников. Он привлек на свою сторону нумидийского князя Нараваса и двинул против восставших семьдесят боевых слонов.

Но война была далеко не кончена. Ответом на успехи карфагенян был новый зверский поступок наемников. Было решено казнить Гескона и прочих пленных, всего около семисот человек. Кое-кто из солдат попытался было возразить, но их убили на месте. И трупы имели такой вид, словно их растерзали дикие звери. А карфагеняне были подвергнуты медленной пытке и умерщвлены. И среди них был Гескон, которого наемники раньше так любили, которого называли своим благодетелем. Принято было решение подвергать таким же мучениям каждого захваченного в плен карфагенянина. По этому поводу Полибий замечает, что души людей, как и тела их, могут болеть болезнью, подобной проказе, и они начинают гнить и медленно разлагаться, хотя по виду это все тот же человек. Такая ужасная участь постигла души наемников. Разумеется, Гамилькар Барка не остался в долгу: захваченных в плен варваров тоже ждала ужасная участь.

Наемники опять достигли успеха и подошли уже к самому Карфагену. Но и тут город спасли находчивость и искусство Барки. Он оттеснил их от Карфагена, много раз разбивал в мелких стычках и наконец запер в ущелье, отрезав от съестных припасов. Мятежники изнемогали от голода. «После того, как съедены были пленные, которыми, о ужас, питались мятежники, после того, как съедены были рабы… начальникам явно угрожала месть разъяренной бедствиями толпы» (Polyb., I, 85, 1). Тогда Спендий решил просить мира. Все десять вождей во главе со Спендием (Матос командовал другой частью войска и не попал в ловушку, как они) явились к Барке. Он предложил им следующее: он выберет десять человек из числа мятежников и задержит их, остальным дозволит уйти. Выбора не было, и вожди приняли условие. Но, едва договор был скреплен клятвами, Гамилькар объявил, что выбрал из числа мятежников именно их. Увидав, что послы схвачены, варвары бросились к оружию. Но Гамилькар окружил их и затоптал слонами. Всего там погибло сорок тысяч человек.

Но Матос еще не был побежден. Он вскоре узнал об участи, постигшей его товарищей, ибо Барка осадил его лагерь и на виду у осажденных пригвоздил Спендия и прочих ко кресту. Это привело Матоса в такую ярость, что он сделал отчаянную вылазку на лагерь одного из военачальников Гамилькара, захватил его в плен и после жесточайших мучений, еще живого, велел распять на кресте Спендия. Остальных знатных пленных зарезали над трупом Спендия в жертву его духу. И снова государство карфагенян было в опасности, но уже в последний раз. В решительной битве Гамилькар, наконец, разбил Матоса. Сам вождь был взят в плен и торжественно замучен на триумфе. Так кончилась эта война. Она продолжалась, говорит Полибий, три года и четыре месяца и из всех войн, известных нам в истории, была самой жестокой и исполненной злодеяний (