Сципион Африканский - [13]
Римляне очень удивились, но не испугались. Им казалось, что всему виной ошибки полководца и измена галлов. Когда же вернулся Тиберий и они увидели грозные легионы, они и вовсе успокоились, уверенные, что один вид их решит исход сражения (Polyb., III, 68, 9–12). И сам Тиберий горел желанием вступить в бой. В душе он сваливал вину за поражение на коллегу и не сомневался, что уж он-то победит. Кроме того, приближалась зима — время вступления в должность новых консулов. Тиберий боялся, что им пришлют преемников, а они так и не совершат ничего славного.
Своего коллегу он застал все еще больным — тот не вставал с постели — и настроенным совершенно иначе. Публий понял, что Ганнибала не разбить ни ему, ни Семпронию. Но он пришел к мысли, что время — союзник римлян, а не карфагенян; что армия Ганнибала будет постепенно таять. Он говорил, что лучше переждать зиму: галлы непостоянны, они опять переметнутся к римлянам, а легионеры в это время будут непрерывно тренироваться. Ибо Сципион уже понял, что далеко его воинам до закаленных жестокими боями солдат пунийца. Но Тиберий этого не понял или не хотел понять. И он выступил против карфагенян.
Ганнибал с радостью пошел навстречу Тиберию, ибо он «разделял взгляды Публия на тогдашнее положение дел», замечает Полибий (Polyb., III, 70, 9). Римлян ждало новое тяжкое поражение. Это было у Требии. Теперь они ясно увидели, что им угрожает смертельная опасность. Вся Цизальпинская Галлия была уже в руках врага. Их объял страх, и, как часто бывает во время паники, они ухватились за самое безумное средство спасения. Консулом был выбран Гай Фламиний.
Фламиний был человеком из низов. Он принадлежал к типу дерзких и мятежных трибунов, делавших себе карьеру на том, что поносили знать. Он провел очень популярный закон о переделе земли, согласно которому у галлов отнималась земля и раздавалась римским плебеям. Этому-то закону римляне и были обязаны той ненавистью, которой кипели к ним галлы. При всем этом у Фламиния не было ни знаний, ни опыта в военном деле. Он командовал войсками только раз, пять лет тому назад. И это имело самое роковое влияние на его дальнейшую судьбу. Дело в том, что план его был неправилен, поведение безрассудно, но битва была выиграна благодаря одной только доблести войск (Polyb., II, 33, 7–9). Но эта случайная победа вселила в честолюбивое сердце удачливого демагога гордость и самоуверенность. Он славился своей решительностью и теперь всюду говорил, что нечего много раздумывать, надо действовать. Это понравилось народу. И он вручил Фламинию власть.
Сенат всегда не терпел дерзкого выскочку (Liv., XXI, 63, 2–3). Теперь отцы решили сделать все, чтобы не выпустить его из Рима к войскам, предчувствуя, что он наделает каких-нибудь непоправимых бед. Они объявили, что он может считаться консулом только после того, как совершит ряд религиозных церемоний. Фламиний прикинул, сколько времени это займет, и понял все коварство отцов: они задумали задержать его в Риме на все время его консулата. Но он решил, что не даст себя провести. В следующую ночь консул исчез из города. Оказалось, что он бежал к войскам. Сенаторы были вне себя от возмущения. Они послали ему письмо с требованием немедленно вернуться. Фламиний наотрез отказался (Liv., XXI, 63).
Тем временем Ганнибал делал все, чтобы поднять против римлян италиков. Он официально провозгласил, что пришел принести союзникам свободу. Он надеялся, вероятно, что произойдет то же, что было в Африке во время высадки Регула и Агафокла, когда подданные Карфагена переходили на сторону врага. Но пока союзники были верны Риму.
В те дни пуниец поражал всех своей удивительной хитростью и изобретательностью. Находясь среди разноплеменного, мятежного войска, он постоянно должен был опасаться за свою жизнь. И вот Ганнибал каждый день настолько менял свой облик, что становился неузнаваем. С помощью париков и искусственного грима он появлялся в лагере то в виде юноши, то в виде старика, то казался галлом, то финикийцем, то ибером. Так он мог, не опасаясь за свою жизнь, расхаживать по лагерю неузнанным, подходить к той или иной группе воинов и подслушивать, о чем они говорят (Polyb., III, 78, 1–5). Но время шло, и войско стало проявлять недовольство. Тогда Ганнибал решил сняться с лагеря и идти в Этрурию, славившуюся богатством и плодородием.
Начиная какое-либо предприятие, Ганнибал стремился как можно лучше представить себе противника, с которым он будет иметь дело. Он рад был, что столкнулся с легкомысленным и тщеславным Семпронием. Теперь он собирал сведения о новом консуле. Его шпионы были повсюду, даже в самом Риме. Он узнал все, что ему было нужно. Он понял, что Фламиний боится насмешек толпы, полон уязвленного самолюбия, так как испытал на себе презрение знати, и, конечно, в тщеславии своем он не будет ждать коллегу. Все это предрешило образ действий пунийца (
