Считаные дни - [29]

— У меня, кажется, был прадед, которого звали Иван, — продолжает она.

— Надо же!

— Да, — кивает медсестра и проводит рукой по животу. — И вот только недавно мы узнали, что там мальчик, так что я в активном поиске какого-нибудь славного мальчишеского имени.

Она смеется. Во лбу у Ивана что-то равномерно стучит. Он старается лежать неподвижно, потому что от каждого движения боль расползается по всему телу, проникает под череп и спускается к затылку.

— Или нет, — говорит медсестра, — это, скорее всего, был мой прапрадед.

Когда Иван прищуривает глаз, который не распух, он может разобрать буквы на бейдже, прикрепленном у нее на груди с левой стороны халата: «Сольвейг Хелене». Светлая коса вдоль спины, круглые румяные щеки — Сольвейг Хелене, ей-то не от чего убегать.

Она смотрит на него с искренней заботой. Все в больнице именно такие. А еще они знают его имя. И откуда он родом — они, естественно, знают и это тоже, раненый заключенный, потенциальная опасность, обуза для нормального общества, чужестранец. И все же они выхаживают его с тем же уважением, как если бы его звали Уле Хансен. Или Мариус Бротен. Даже полицейский из конторы ленсмана в Лэрдале, который дежурит в коридоре, настроен по отношению к нему дружелюбно. Сегодня утром пришел еще один и представился. «Футболом интересуетесь?» — спросил он и протянул ему спортивное приложение к газете «Верденсганг».

Он же не мог знать о его дислексии. На первой полосе приложения была статья про футбольный клуб «Барселона», они выиграли важный матч. Иван разобрал по слогам заголовок и вступительный абзац, в котором Ивана Ракитича называли лучшим игроком на поле, «жемчужиной средней линии», как написала «Верденсганг».

— Как вы сегодня себя чувствуете? — спрашивает Сольвейг Хелене.

— Даже не знаю, — отвечает Иван.

— Здесь написано, что рана выглядит неплохо, — поясняет медсестра, водя пальцем по журналу.

— Чешется, — признается Иван, — под бинтами.

— Значит, заживает. А как голова?

— Кажется, на месте, — улыбается Иван.

— Было бы хуже, если бы это было не так.

Она кладет руку на живот и негромко смеется. Иван кивает. Головная боль растекается во все стороны, блестящие желтые таблетки и тошнота, которая словно плещется где-то внутри его тела, как вода в бутылке.

Он закрывает глаза. Боль медленно проходит, но тошнота остается и перекатывается вместе с чем-то еще, ползучим и прохладным движением вверх вдоль позвоночника, Иван чувствует, как нарастает страх, но он прогоняет его, сплетает руки поверх одеяла и сосредотачивается на том, чтобы с выдохом избавиться от него.

— Все в порядке? — спрашивает Сольвейг Хелене, она приблизилась к нему, голос слышится откуда-то сверху, со стороны тумбочки.

— Врач сказал, я здесь только на обследовании, — говорит Иван.

Он открывает глаза. Сольвейг Хелене смотрит на него сверху и кивает.

— Я считаю, что вас завтра могут отправить домой.

— Домой?

— Ну да, — отвечает она, — или… куда там.

Она краснеет, потом снова прикладывает руку к животу и переводит взгляд на журнал.

— Если ваше состояние не ухудшится, конечно.

— А что, есть признаки?

— Здесь написано, что вам стало нехорошо после завтрака.

— Просто тошнота, — отвечает он.

Кисловатый привкус снова возвращается, Иван прижимает язык к зубам, пытается сглотнуть.

— Но рвоты не было? — уточняет медсестра.

Он качает головой. Слишком сильно и долго, тошнота снова подступает, она выворачивает наизнанку, он только успевает повернуться на бок. Первая струя попадает прямо на тумбочку, на пол. Когда наступает передышка, она уже стоит наготове с одноразовым судном из плотного картона.

— Вот так, вот так, — тихо приговаривает она.

Когда приступ проходит и Иван откидывается на подушку, первое, что он видит, — пятно на ее белом халате. Коричневое пятно от его вонючей рвоты на ее белоснежном животе.

— О, черт, — выдыхает он. — Простите.

— Ничего, просто сменю халат, — говорит Сольвейг Хелене. — Не берите в голову.

Пока она моет все вокруг, он лежит с закрытыми глазами. Тошнота утихла, но боль усилилась, она давит изнутри; такое впечатление, что распух мозг. Он думает об итальянском футболисте, о том самом, который отбил мяч головой, и она треснула. Было ли такое на самом деле, или это просто шутка, выдумка, чтобы его напугать или разыграть? Про Ивана еще говорили, что его легко одурачить.

Воздух в палате пропитался резким запахом зеленого мыла и спирта, теперь здесь появился еще один голос, они с Сольвейг Хелене о чем-то приглушенно переговариваются, другая женщина по голосу кажется старше, она что-то говорит про врача и еще — «субдуральная гематома».

Иван открывает глаза. Он видит только чью-то фигуру в белом халате уже в тот момент, когда она выходит из палаты.

— Что случилось? — спрашивает он.

Сольвейг Хелене тут же оказывается рядом с его кроватью. Ивана вырвало на нее, на ее ребенка в животе, но она легко касается его плеча и спрашивает:

— Как вы себя чувствуете?

— Что значит то, что она сказала?

— Что именно?

— Ну, та, другая, — она сказала «субдуральное» или что-то в этом роде.

Сольвейг Хелене медлит. И потом произносит:

— Кровотечение.

— Кровотечение? В голове?