Счастливый Пушкин - [4]
Смешно, но когда он поставил Пушкина на телевизор, то вдруг осознал, что перед ним самое родное лицо в этой квартире. Вечером, когда Виталий реставрировал ванну, это лицо было раскрашено красным кислотным маркером. Анжела нарисовала смешному кудряшу усы, вампирские клыки и шрам на шее. Потом отошла, полюбовалась и добавила внушительный фингал. Когда Виталий вернулся домой и все это увидел, то вдруг встал перед Анжелой на колени и страшно заорал:
— Ну почему? Почему тебе это смешно? Я не понимаю! Это ведь Пушкин... Ну, Пушкин. Пушкин. Пушкин...
Анжела была лаконична:
— Пушкин-шмушкин.
Виталия будто бы стеганули кнутом по глазам. Он резко зажмурился и как бы завис. А потом быстро промчался по квартире и побросал вещи в большую спортивную сумку. В тот же вечер парень вернулся к маме. На следующий день он остыл и захотел помириться с Анжелой. Уже потянувшись к телефону, Виталий мазнул взглядом по комнате и снова увидел разрисованного поэта. Вернул руку. Через два месяца он встретил одну филологиню и теперь очень счастлив. Анжела тоже не внакладе. Она сошлась с коллегой по работе, на которого давно поглядывала с интересом. Видите, как Александр Сергеевич все хорошо устроил? Сейчас вместо одной несчастной семьи в Перми живут две счастливые.
ФИКУС
Пермь. Апрель. Я сижу в кабинете и вопросительно гляжу на фикус. Его кто-то протер от многовековой пыли, и мне интересно кто. В кабинет вбегает Ярослава. Она маленького роста и похожа на хорька. Когда я вижу Ярославу, я проговариваю ее имя про себя, потому что юмор помогает мне жить. Улыбаясь как бы своим мыслям, я спрашиваю:
— Вам чего, Ярослава Михайловна?
При этом я стараюсь дышать в сторону, потому что в воскресенье выпивал со знакомой стюардессой, а кичиться насыщенной личной жизнью не в моих правилах.
Ярослава молчит. Ее подвижный носик ощупывает воздух. Острые скулы наливаются красными пятнами гнева. Я закидываю ногу на ногу, потому что утро грозит быть многообещающим. Мне понятно, почему молчит Ярослава — она считает, что молчание усилит ее будущую речь. Что ж, посмотрим. Я перевожу взгляд на фикус. Сколько он тут стоит? Я занял этот кабинет десять лет назад. Фикус уже был на посту. До меня здесь сидела Елена Витальевна. Двадцать два года. Она говорит, что фикус не приносила. Получается, фикус стоит тут больше тридцати двух лет. Это вообще возможно с точки зрения биологии? По венам забегали остатки вчерашнего мескалина. Я вдруг представил, что фикус вышагнул из кадки, выхватил самурайский меч и голосом Кристофера Ламберта проговорил: «Должен остаться только один из нас!». Мамочки мои, срань Господня!
Я резко зажмурился и отогнал проклятую «волну». Красная, как рак, Ярослава заговорила. Ее речь напоминала оползень. Мне стало грустно. Я почему-то вспомнил Сергея Бодрова.
— Альберт Тарасович, я так больше не могу! Я не могу выходить на сцену и гнать порнографию! У меня нет уверенности, что это искусство, понимаете? Я ходила на встречу с режиссером Звягинцевым, и он мне сказал, то есть не мне одной, а нам всем, что настоящее искусство должно быть настоящим! А я не уверена, что мое искусство настоящее. Ну, вот с чем от меня уходят люди? Я не понимаю, с чем от меня уходят люди. Вы понимаете, с чем от меня уходят люди? Звягинцев говорит, что я, то есть мы все, должны задавать себе два вопроса: зачем я это делаю и для кого я это делаю? Вот вы знаете, зачем я это делаю? Потому что лично я не могу ответить категорически…
— Категорично.
— Что?
— Тут лучше использовать слово «категорично», чем «категорически».
— Вы издеваетесь? При чем тут «категорично» или «категорически», если я все равно не знаю, зачем я это делаю?! Нам нужно пересмотреть программу. У меня есть идеи. Я вижу свое выступление по-другому. Я хочу перемен, понимаете? Иного художественного воплощения. Иных смыслов.
Ярослава пощелкала пальцами и закончила:
— Иной творческой глубины.
Вытянув букву «ы» неприлично длинно, она села в кресло и уставилась на меня зелеными немигающими глазами. Я осторожно заговорил:
— Ярослава Михайловна...
— Да!
— Это не вы протерли фикус?
— Боже мой, какой фикус?! Я говорю с вами про творчество, про космос, который ношу в себе. Я принесла программу. Вот...
Ярослава вытащила из сумки кипу листочков и обрушила их на стол.
— Поймите, Альберт Тарасович, для меня главное — честно выразить себя.
— Это, кажется, Брюс Ли сказал?
— Какой Брюс Ли, Альберт Тарасович? Это сказал Бродский!
— Да? А по-моему Брюс Ли. Ладно. От меня-то вы чего хотите?
Похмелье давало о себе знать, и мне хотелось выпить чекушку «Старого Кенигсберга», чтобы ясноголово почитать в Интернете про фикусы.
— Я хочу, чтобы мы вместе пересмотрели программу. Я хочу изложить идеи...
— Излагайте.
На подоконник села синичка и запрыгала туда-сюда. Из-за тучек выглянуло солнце. По всему видать, за окном происходила жизнь. Эх, подайте мне жареных перепелов, рюмку водки и вчерашнюю стюардессу прямо на стол! Я пресыщенно посмотрел на Ярославу. Она шуршала листочками, поблескивая красными скулами в мою сторону. Если бы мы были в фильме Тарантино, я бы ее пристрелил.
УДК 821.161.1-32 ББК 84(2Рос=Рус)6-44 С29 Художник Владимир Мачинский Селуков, Павел Владимирович. Добыть Тарковского. Неинтеллигентные рассказы / Павел Селуков. — Москва : Издательство ACT : Редакция Елены Шубиной, 2020. — 349, [3] с. — (Роман поколения). ISBN 978-5-17-119576-2 Павел Селуков родился в 1986 году на окраине Перми. Сбежал из садика, сменил две школы и пять классов, окончил училище. В тридцать лет начал писать рассказы. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Алтай», «Вещь», «Шо».
УДК 821.161.1 ББК 84 Рус-44 С 29 В оформлении обложки использована картина Павла Филонова «Живая голова» (1925). Селуков, П. Халулаец: рассказы / Павел Селуков. — Астана: Фолиант, 2019. — 368 с. — (Проза наших дней. Новая традиция). ISBN 978-601-338-212-8 Россия большая и разная, и есть в ней Пермь — «город труб и огней». В этом городе живет Павел Селуков, он пишет рассказы и другие литературные произведения, например, повести, но по большей части рассказы, хотя уже замахивается и на роман. «Халулаец» — первый авторский сборник рассказов начинающего писателя.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.