Счастливый Феликс - [42]
– Нет, глухота у нее чисто возрастная, стареская, – снисходительно пояснил Иннокентий Семенович. – А дядьке моему с ней было нелегко, должен тебе сказать. Да ты сама видишь.
Он зашел, как часто заглядывал после работы, но неудачно: Софа еще не встала после дневного сна. Согласился выпить чаю; пока Валентина хлопотала, продолжал негромко говорить о «дяде Арике», как он ласково называл Архипа Даниловича.
– Его начальство ценило, безотказный был; а голова!.. – Свекор уважительно постучал себя по лбу. – Самый захудалый завод вытаскивал и делал передовым – рационализация тут, сокращение там. Он умел фонды беречь, его наверху знали, – Иннокентий Семенович красноречиво возвел глаза к потолку. – Безо всякой перестройки, между прочим, – заметил многозначительно. – Сейчас ему цены бы не было, поверь мне. Награждали его, чествовали. Ценили и то, что дядька охотно в командировки ездил, не как другие семейные; ну и бабы к нему липли, как я не знаю кто. Не удивляйся, не удивляйся, – хохотнул Иннокентий Семенович, – орел был мой дядька, на него такие красотки вешались! – Он с завистливым восхищением покрутил головой.
Архип Данилович, обладатель овечьего лица, обрастал пикантными подробностями.
Время от времени Иннокентий пускался в откровения. Если присутствовала жена, то неодобрительно хмурилась и переводила разговор на другое.
– Но ведь Софа была красавица, – заметила Валентина, – что ж он так?..
– Красавица была, – подтвердил свекор и прицокнул языком, – на улице оборачивались. Он гордился; держал ее, как куколку, ни в чем не отказывал – крепдешины-файдешины, чего только душа пожелает. Красавица, да… Так ведь характер какой, его же вынести надо! Дядька молчал, с ней не спорил; утешался как умел.
Дядя Арик и впрямь оказался молчуном. Трудно сказать, что бы еще вспомнил его словоохотливый племянник, если бы не грохнула распахнувшаяся дверь и Софа не появилась на пороге.
– Вот, о вас говорим! – ничуть не растерявшись, гаркнул Иннокентий Семенович.
– А?.. – насторожилась та.
– Я рассказывал про Архипа Данилыча, как вы с ним жили. Валентина говорит, она такая красавица была. Про вас говорит «красавица», про вас! – орал он. – А я говорю, не только красавица, но и хозяйка дай бог каждому!
Подивившись изворотливости свекра, Валентина продолжала думать об этой непонятной жизни двоих людей. Одного больше нет, он остался в памяти – и портретом на стене. Племянник до сих пор восхищается, каким ловким бабником был покойный; вдова заботливо обметает пыль с портрета, но скорбит не о нем, а о курортах на юге, где они вместе бывали. Или каждый ценит любовь по своей шкале? Тогда блестящая деловая хватка и прелестницы для «утешения» вполне уравновешиваются «крепдешинами-файдешинами» и санаториями, где «такое масло, такое масло», что оно до сих пор не забыто.
Только разве это могло ей заменить ребенка, так и не родившегося? Валентина невольно посмотрела в сторону детской. Почему «врачи загубили»? «Вредители»… Но в начале 50-х тетке самой было под пятьдесят! Какая там уж беременность, какой ребенок… Спрашивать у свекрови не хотелось: несколько слов, оброненных старухой, вряд ли предназначались для дискуссии. Проще было допустить, что разные события в теткиной памяти сместились во времени: собственная трагедия, происшедшая в молодости, каким-то образом сомкнулась с «делом врачей» – трагедией всей страны, которая разразилась двумя или тремя десятилетиями позже. Много ли тогда знали о резус-факторе? Ладно Софа – медики не знали; они и оказались виноваты…
Всю суетную, турбулентную весну лето виделось долгожданным оазисом. Детей отправляли с детским садом на взморье. Павел с отцом затеяли ремонт на даче – в выходные мальчиков решено было привозить Спиваковым. Валентина заранее предчувствовала пустой машинный зал: все рвутся в отпуск, можно будет спокойно гонять и отлаживать программу.
– Ты будешь мой цветок поливать? – озабоченно спросила Лилька. Она уходила в декретный отпуск.
– Естественно, – пробормотала Валентина. – Подожди, вместе выйдем.
– А мне гулять до конца августа. Как я в таком виде в купальник влезу? – Она развела руки, выпятив крепкий, похожий на дыню, животик.
– А почему бы нет?
– Ну не знаю… Неудобно как-то.
– Пока налезает купальник, удобно, – Валентина решительно поднялась. – Я купалась – и ничего.
Они шли через парк, залитый солнцем.
– Как поживает ваш крокодильчик? – благодушно спросила Лилька. – Сто лет ее не видела.
– Зайдем – повидаешь.
– Нет уж, спасибо; не соскучилась. В тот раз, когда – помнишь? – мы ей волосы предлагали покрасить, я так накричалась – думала, выкидыш случится, тьфу-тьфу.
…В тот раз Лилька притащила хну с басмой. Под недовольные Софины «зачем?» опытная Лилька быстро намешала гнусного вида кашицу, c которой они к ней и подступили. В два голоса пытались объяснить, что процедура безвредна – наоборот, «у вас волосы станут здоровей!», – но старуха была непреклонна.
– Зачем? – негодовала она. – У меня есть краска, с Ленинграда привезла!
