Счастливые сестры Тосканы - [81]

В тот вечер я достала его старый кожаный чемодан, потом сняла со шкафа банки с монетами, которые были нашей копилкой, и удивилась, какими они стали тяжелыми. Еще несколько лет – и мы могли бы купить маленький домик, о котором давно мечтали.

Рико вошел в комнату, как раз когда я укладывала банки в чемодан.

– Нет. – Он открыл первую банку и, отсыпав себе ровно столько, чтобы хватило на дорогу, вернул ее мне. – Тебе понадобятся деньги на билет до Флоренции.

Мне стало страшно.

Что ждет меня дома? Я не сомневалась в том, что Роза будет на моей стороне. Но отец меня возненавидел. Да и мама наверняка сделает мою жизнь невыносимой. Но даже возвращение в Треспиано было легкой прогулкой по сравнению с тем, через что предстояло пройти Рико.

Когда он вышел из комнаты, я взяла из банки деньги на билет и на покупку кое-каких необходимых вещей. Остальное ссыпала в конверт и вложила туда же записку.

Возвращайся целым и невредимым. И знай, что я люблю тебя и, пока мы будем в разлуке, стану молиться за тебя. Я буду тосковать по тебе каждый день, каждую минуту, каждую секунду.

Я решительно вытерла слезы. Я старалась держаться уверенно, но на самом деле до смерти боялась за Рико. Потом липкой лентой я приклеила к записке свою самую счастливую монетку – ту, которую нашла на ступенях собора.

Мы непременно очень скоро увидимся. Но если что, не забывай: в мой восьмидесятый день рождения мы должны вместе подняться по ступеням собора в Равелло.

Наш последний закат мы провожали, сидя на крыше. Медленно потягивали вино, пока небо из темно-оранжевого не стало черным. На следующее утро я помогла Рико закончить паковать вещи. Я чувствовала себя опустошенной. Заворачивала в вощеную бумагу хлеб с ветчиной, а слезы так и лились из глаз. Вдруг его арестуют на границе или когда он вернется домой? Отправят в тюрьму, будут бить?

План у Рико был такой.

До границы Италии он доедет на поезде, а дальше – на велосипеде или на машине, если какой-нибудь добрый человек согласится его подвезти. У Рико сохранился обратный билет с открытой датой, который он купил почти два года назад и которым никогда не думал воспользоваться. В Западном Берлине он по этому билету сядет на поезд и вернется в Восточную Германию, в тюрьму, которая когда-то была его домом.

Понятное дело, его будут допрашивать на границе, станут над ним издеваться, требовать, чтобы он рассказал, где был все это время. Но разумеется, в конце концов ему разрешат вернуться в изолированную от мира Восточную Германию.

– Их задача – удерживать людей в стране, – объяснял мне Рико, – а не выпускать. Потому что кто же в здравом уме решит вернуться в ГДР? Я напишу тебе, как только приеду в Радебойль.

– Там тебя уже будут ждать мои письма, – пообещала я.

– Нет, сперва подожди, пока не получишь от меня первую весточку. – Рико поцеловал меня в нос. – А потом уже пиши хоть каждый день.

– Но почему я должна ждать?

– Власти вскрывают почту, читают письма, иногда даже уничтожают их. Если они перехватят твое послание, то сразу поймут, что я предпринимал попытку бежать из страны. И тогда мне придется за это поплатиться.

Меня всю передернуло, когда я представила, как моего мужа избивают пограничники.

Рико достал из кармана маленький перочинный ножик, встал на стул и вырезал на стене над дверью нашей спальни:

Мы выбираем любовь.

ПФ + ЭК.

Мы отошли на пару шагов и прочитали эти простые слова. Я упала в объятия мужа, мне в тот момент хотелось умереть.

Я могла бы уговорить его остаться, и он бы пошел мне навстречу, я всей душой в это верила. Но вспомнила, как однажды Рико сказал мне: «Кровь родная – не водица». Нельзя заставлять человека выбирать между долгом и чувством.

Впервые в жизни я осталась совсем одна. Мой поезд уходил в четыре, так что у меня было время собраться, но я не могла себя заставить сделать это, у меня просто не было сил. Я бесцельно бродила по квартире: казалось, будто меня выпотрошили, вынули из меня душу, осталась лишь пустая оболочка.

Я пообещала Рико, что вернусь в Треспиано, но при воспоминании о холодном каменном доме, о жестоком нраве отца у меня подкашивались ноги. Да, со временем мама с папой наверняка простили бы меня. Но у родительского прощения была своя цена. Они хотели, чтобы я поехала вместе с Розой в Америку и вышла там замуж за Игнацио. А это представлялось совершенно невозможным. Я уже была замужем. Я была связана узами брака с мужчиной, которого любила всем сердцем.

Прошел час, потом второй, а я даже не начала паковать вещи – не могла. Я решила подождать до завтра. В нашей маленькой квартирке, где до сих пор еще висела в шкафу рубашка Рико, а в стаканчике возле раковины рядом с моей стояла его зубная щетка, мне было не так одиноко. Здесь я могла спать, укрывшись потрепанным одеялом, которое мы с Рико делили на супружеском ложе.

Прошел день, второй, третий. Возвращение под родительский кров представлялось мне походом в дремучий лес, где в чаще между деревьями клубится ядовитый туман. В моей душе поселился страх. Потом пришла способность сопротивляться. К концу недели я приняла решение: я не вернусь в Треспиано. Я не могла покинуть эту маленькую квартирку над пекарней, единственное место, где чувствовала себя действительно дома.