Счастливое открытие - [2]

Быть можетъ, поэтому онъ очень обрадовался, когда за собой вдругъ услыхалъ стукъ телѣги. Сперва нельзя было разобрать, откуда раздается стукъ, но скоро позади Никиты. показалась лошадь съ телѣгой, въ телѣгѣ виднѣлись вилы и грабли, а на передкѣ сидѣлъ Иванъ Николаичъ, молоканинъ. При видѣ Ивана Николаича, Никита еще болѣе обрадовался: хотя они были разной вѣры, но уважали другъ друга и жили въ дружбѣ. Поздоровавшись, они отправились вмѣстѣ. Иванъ Николаичъ сидѣлъ на передкѣ; Никита шагалъ подлѣ него.

— Далеко-ли идешь, Никита? — спросилъ Иванъ Николаичъ.

— За тыщи верстъ, Иванъ Николаичъ, — сказалъ Никита слабымъ голосомъ.

— Надолго-ли?

— Навсегда, Иванъ Николаичъ.

И, не дожидаясь разспросовъ друга, Никита во всемъ открылся ему. Онъ навсегда покидаетъ деревню и бѣжитъ за тысячи верстъ, чтобы ужь никогда не вернуться. Больше силъ его нѣтъ терпѣть домашній срамъ.

— Отъ страму и ухожу, Иванъ Николаичъ. Знаешь самъ мое житье, страмитъ она меня и въ будни, и въ праздникъ, изъ дальняго конца даже прибѣгаютъ смотрѣть наши драки. Все я перепробовалъ, — уговаривалъ и честью, и сурьезно училъ, — нѣтъ, не покоряется… Да что разсказывать, самъ знаешь житье мое.

Слушая Никиту, Иванъ Николаичъ задумался. Долго они молчали; Иванъ Николаичъ сидѣлъ на облучкѣ; Никита понуро шагалъ возлѣ него.

— Все ты перепробовалъ, говоришь? — наконецъ, спросилъ Иванъ Николаичъ.

— Какъ есть все! И честью, и сурьезно — ничто не беретъ.

Иванъ Николаичъ покачалъ головой задумчиво.

— Да, Никита, знаю я твое житье. На деревнѣ всѣ съ уваженіемъ къ тебѣ, а вотъ дома порядку у тебя нѣтъ… Такъ все перепробовалъ, говоришь?

— То-есть какъ есть всѣ способы! — съ отчаяніемъ возразилъ Никита.

Но Иванъ Николаичъ опять покачалъ головой.

— А не пробовалъ ты уваженія? Очень тоже хорошее средство, — задумчиво возразилъ Иванъ Николаичъ.

— Это въ какомъ же родѣ? — спросилъ Никита съ изумленіемъ, и лучъ надежды освѣтилъ его темную душу.

— А это вотъ въ какомъ родѣ. Варвара твоя умная и потому ты попробуй съ ней поумнѣе… По-нашему, по-деревенски, мужъ завсегда желаетъ лупить жену свою, и которая баба силы не имѣетъ, та покоряется. Варвара же твоя умная, съ ней нельзя сурьезно.

— А какъ же?

— Съ ней надо съ уваженіемъ, — твердо проговорилъ Иванъ Николаичъ.

— Это, стало быть, мнѣ покориться? — спросилъ съ недоумѣніемъ Нняита.

— Совсѣмъ даже не туда ты… Не покоряйся, а только отдай ей все, чего самъ отъ нея желаешь. Тебѣ хочется, чтобы она не бранилась? А ты возьми, да самъ первый не бранись. Тебѣ желательно, чтобы она чугуномъ не дралась? Не дерись и ты первый кнутовищемъ. А напротивъ, уважь и полюби, яко Христосъ возлюби церковь свою.

Никита недовѣрчиво слушалъ этотъ монотонный голосъ друга.

— А ежели она сама зачнетъ брехать, либо карябать?

— Не зачнетъ, ежели ты не пожелаешь. истинно тебѣ говорю, не зачнетъ въ морду тебѣ заѣзжать, ежели ты первый не зачнешь. Ну, только прямо тебѣ скажу, кнутовища и прочіе сурьезные предметы надо ужь совсѣмъ бросить, не годятся они въ этомъ случаѣ.

— Бросить? — недовѣрчиво, но уже съ признакомъ радости спросилъ Никита.

— Навсегда, чистосердечно оставь. Не зачинай первый страмиться и страмъ уйдетъ изъ твоего дому, и миръ посѣтитъ тебя, — говорилъ монотоннымъ голосомъ Иванъ Николаичъ.

Здѣсь дорога раздваивалась; Иванъ Николаичъ долженъ былъ свернуть налѣво, Никитѣ же слѣдовало идти направо. Но онъ въ нерѣшимости остановился. Въ свою очередь, Иванъ Николаичъ, прежде чѣмъ совсѣмъ свернуть за уголъ перелѣска, еще разъ обратился къ пораженному Никитѣ:

— Послушайся меня, Нивита, ступай домой и будешь благодарить меня съ теченіемъ времени.

На этомъ они разстались.

Никита проводилъ его взглядомъ и не трогался съ мѣста. Твердое рѣшеніе его уйти изъ дома навсегда разбилось теперь объ удивительныя, таинственныя слова друга. Но онъ не смѣлъ вѣрить въ счастъе, которое тотъ предсказывалъ ему, потому что совѣтъ былъ чудной, небывалый. Семейная каторга была такимъ общимъ въ деревнѣ порядкомъ, что никто не зналъ ничего иначе. Не зналъ и Никита. До этой минуты онъ наивно вѣрилъ въ свое полное право учить жену кнутовищемъ и другими хозяйственными предметами; когда же Варвара воспротивиласъ такому воспитанію, то онъ счелъ себя несчастнымъ человѣкомъ, а когда Варвара въ ихъ борьбѣ завоевала себѣ право воюющей стороны и на кнутовище отвѣчала «нечѣмъ попалл», то Никита увидѣлъ себя окончательно посрамленнымъ.

Прошло много времени съ той минуты, какъ Иванъ Николаичъ скрылся за лѣсомъ, а Никита все стоялъ на одномъ мѣстѣ, терзаемый сомнѣніями, мыслями, нерѣшительностью.

Между тѣмъ, востокъ вспыхвулъ пожаромъ восходящаго солнца; брызги свѣта окропили поля и лѣса, проникли въ темные овраги и засверкали на соломенныхъ крышахъ покинутой деревни, играя въ дымовыхъ столбахъ, поднявшихся надъ сотней домовъ. Слышался скрипъ колодезныхъ журавлей, лай собакъ и пѣніе пѣтуховъ, переливавшееся изъ конца въ конецъ.

Никита посмотрѣлъ на всю эту знакомую картину и почувствовалъ, что убѣжать отсюда онъ не можетъ. Силъ его на это не хватитъ, убѣжать-то.

Онъ тихо направился обратно къ деревнѣ, такъ тихо, какѣ будто кто тянулъ его на веревкѣ. Лучъ надежды проникъ въ его сердце, но онъ не смѣлъ вѣрить, чтобы съ Варварой можно было сладитъ.