Счастливчики с улицы Мальшанс - [33]

Потом проводил я её. На прощание говорит:

— Ты должен выиграть завтра, Нис! Я желаю тебе счастья. Ты в моих перчатках будешь выступать?

— В твоих, — говорю,

— Хочешь, я приду посмотреть?

— Нет, — говорю — И вот что, дай мне честное слово, что ты никогда, слышишь, никогда не пойдёшь смотреть, как я дерусь!

— Конечно, не пойду, раз ты просишь, Только почему?

— Не хочу, — говорю, — Не хочу! Был бы я любителем, сам бы тебя затащил. А это… так, балаган. Нас, как баранов, убивают, а овцы сидят и смотрят. Их Бокар и стрижёт, будь здоров!

— Кого стрижёт? — спрашивает, — Странно как-то ты говоришь, Нис. Я не понимаю.

— Ну и не надо. Это я так просто. Покойной ночи, Ориель…

…Стыдно мне было, ох, как стыдно! Вышел на ринг. Дворец спорта набит. Дым коромыслом, глаза ест. Пивом воняет, бензином. «Форд» устроил в зале выставку своих машин. Мальчишки с кока-колой, с газетами, с пивом носятся. Орут.

Объявили нас. Сошлись, пожали руку рефери. Раздался гонг. И пошла комедия. Честное слово, у меня было такое чувство, что я работаю со старым Штумом или госпожой Амадо, что ли. Конечно, класс у него исключительный, был он мастером таким, что держись. Все бои нокаутом выигрывал. Я помню, папа Баллери рассказывал, как он Брауна убил… И удар у него тоже будь здоров, если попадёт! С другими он бы ещё долго мог держаться. Только не со мной. Мне ничего не стоило накаутировать его в первом же раунде. А тут чуть не все пятнадцать пришлось работать. Есть такая игра в шашки — поддавки называется. Кто сумеет раньше свои шашки сдать. Так и у меня. Это пытка была. Я и так, и эдак, и ныряю, и ухожу.

Но всё же надо было удары наносить. В шестом раунде я зазевался: Робинсон открылся на долю секунды, как у меня кулак метнулся, сам не понимаю — автоматизм, наверное, — и Робби на полу! Он-то на полу, а у меня колени дрожат, по спине холодный пот течёт, чувствую, что сам сейчас упаду. Ведь не встанет Робинсон — и всё! Бокар меня убьёт. Он же тогда миллионы потеряет, если я этот матч выиграю.

Народ ревёт, свистит, от трещоток голова лопается. А у меня перед глазами пелена, словно это я в нокдауне. Наконец, смотрю, встаёт еле-еле. К счастью, гонг раздался.

Так уж оставшиеся раунды я до него совсем дотронуться боялся. Правда, он тоже не очень бил, не пользовался случаем.

Всё шло хорошо. И вдруг, то ли я замечтался, то ли он не рассчитал (уж наверняка он не нарочно!), Робинсон мне так в глаз засветил апперкотом правой, что я думал, атомная бомба в зале взорвалась. Секунду я ничего не видел, кроме всех цветов радуги. Потом кое-как приноровился. Но ещё минуты полторы всё как в тумане было.

В восьмом раунде я начал плечо щупать, морщиться, мой секундант мне его в перерывах массирует, головой озабоченно качает. Словом, делает вид, что я повредил руку.

В тринадцатом раунде секундант бросает на ринг губку — сдаёмся. меня уводят. Я держусь за плечо. Робинсон прыгает на ринге, изображает восторг. В зале такой шум, что кажется, он обвалится.

Всё. Спектакль окончен. И это называется бокс!

Порядок, Роней! — Бокар, довольный, зашёл в раздевалку — И ты, старик, не подкачал. — Это он Робинсону. — Через несколько месяцев реванш. Ещё больше денег выкачаем.

— Господин Бокар, — Робинсон говорит, а сам дышит, как гончая после собачьих бегов, — а потом подышите мне чего-нибудь? Я ещё смогу…

Подыщем, подыщем, Робби. Только реванш проведи как следует. Чтоб бой был. Бой, а не комедия. Хорошо проведёшь — подыщем, а нет, уж не взыщи.

Господин Бокар, я ведь всегда вас слушался…

А у меня глаз зверски болит. Ничего не вижу. Врач щупал, щупал, смотрел, головой качал. Потом ушёл. Возвращается с Бокаром. У Бокара озабоченный вид.

— Что такое, Роней? Что с глазом? Ну-ка, покажи. Что чувствуешь?

— Ничего, — говорю, — болит, и всё.

Бокар вызвал тренера, приказал:

— Пока глаз не заживёт, тренировки прекратить. Врач считает, что повреждён глазной нерв. Это чепуха, разумеется, но на всякий случай будьте осторожны. Давай, Роней, иди отдыхай. И чтоб неделю к перчаткам близко не подходил!

Глаз болел не неделю, не две, а два месяца. Чёрт его знает, в чём дело! Главное, глаз уже прошёл, но такие головные боли начались, я думал, на тот свет отправлюсь. Потом постепенно прошли, а вот глаз хоть и прошёл, но, по-моему, я им хуже видеть стал. Или мне это с перепугу кажется? Но, в общем, это ерунда! Тренируюсь по-прежнему. Реванш-то у меня ещё через три месяца, но до этого матч с одним австралийцем, говорят очень сильным.

Род ко мне после моего матча с Робинсом так и не зашёл. И вдруг заявляется. Шикарный, ботинки на заказ, каблуки высокие, как женские, сантиметров десять.

— Что ж ты проиграл, шляпа? — спрашивает. — Я по телевизору смотрел. Тебе не с чемпионами драться, а с Ориель твоей.

— Ладно, — говорю, — помалкивай. На тебя-то у меня сил хватит.

— Ну, ну, не сердись, — смеётся — Думаешь, я уж совсем лопух? Я ведь знаю, что к чему. Могу тебе сообщить, если хочешь, сколько на вас Бокар заработал…

— А мне зачем? — перебиваю. — Я чужих денег не считаю… Свои получил, и хватит. — И спрашиваю: — А ты где обретаешься? Что-то не видно тебя…