Счастливая Женька. Начало - [91]

– Ребята, проставляюсь! Сваливаю к херам отсюда. К себе на родину, на Ставрополье, – он похлопал себя по нагрудному карману, – Вот уже и билет купил. Уезжаю, значит… Первого, блин, мая … Ну а кто считает, что повод этот малозначительный, – он выразительно посмотрел на Санёчка, – Того я, понятное дело, не задерживаю. Могу и выход указать даже.

Остались все. Сидели долго, хорошо, основательно. Последний раз такая душевная обстановка была, когда узбеки готовили плов на костре. Пили за Гарика, за его отъезд, за успех в его будущих начинаниях, за его щедрую и добрую матушку, которая, не задавая лишних вопросов, сказала: «Приезжай, сынок, конечно», и тут же отправила деньги. Пили за успешное окончание строительных работ. И за то, чтобы начальство обратно из свиней, для разнообразия, превратилось бы в людей. И для начала, к примеру, выплатило бы работягам их честно заработанные деньги. Ну и так далее, о чем уже и не вспомнить. Расходились около полуночи. А в это время в одном из московских роддомов на свет появилась крошечная девочка по имени Богдана. Дочь Шурочки и Владимира.

Дорогу из Ейска в Ставрополь Гарик почти не запомнил. Ему было очень плохо. Раз или два просил водителя остановиться и, шатаясь, направлялся к ближайшим кустам. Возвращаясь на своё место, с зеленоватым цветом лица, прилагал усилия к тому, чтобы ни на кого не смотреть. Не замечать этих напряженно-вопросительных лиц.

Дома мать встретила его фразой: «Ой, батюшки! Да что с тобой!? В гробу краше лежат!»Его мать, Полина Васильевна, совершенно не изменилась с момента их последней встречи два года назад. Только показалась Гарику ещё миниатюрнее и тоньше, чем была раньше. Джинсовые шорты, майка-разлетайка на узких бретельках, и хорошо продуманный, невесомо-воздушный, кажущийся беспорядок на голове. Гарик, как бы плохо себя не чувствовал, глядя на неё, усмехнулся, – кому-кому, а себе его мать точно не изменяла. За тот период, что она находилась в браке с его отцом, Полина Васильевна работала только однажды. Накануне рождения Гарика отец пристроил жену в библиотекувоинской части. Она проработала там неполных четыре месяца и ушла в длительный отпуск. Многолетний.Который закончился примерно в то же время, что и её брак. Через шестнадцать лет. Именно столько было Гарику, когда он узнал, что мать с отцом разводятся. Тогда он испытал такое же чувство, как в тринадцать лет, на физкультуре, когда он не успел отбить баскетбольный мяч, запущенный в него со всей дури, Лехой Костылём. Удар пришелся в область желудка. От острой боли Гарик согнулся пополам и не мог дышать. Известие о разводе произвело то же самое действие. Он почувствовал резкую боль в области солнечного сплетенияи начал задыхаться. Было совершенно непонятно, что же теперь будет с ними со всеми. Как же после этого они будут жить. Ситуация усугублялась тем, что он никому не мог рассказать о своих переживаниях. Это было бы глупо. У многих его друзей предки были в разводе. И никто из них не видел в этом особой проблемы. – И что с того, – заявил его лучший друг и одноклассник Никита, когда он поделился с ним этой новостью, – Мои старики тоже разбежались, подумаешь трагедия… Забей, мой тебе совет. Так даже лучше. Все равно цапались бесконечно, пока жили вместе. А теперь, красота! Никто на мозги не капает. Ну почти… Сам увидишь. Они даже соревновались за мою любовь и расположение, ага…

Советы Никитоса «забить» не помогли. Гарик так и не смирился с тем, что они уже не семья. И что он теперь жил то с матерью, то с отцом. То в Михайловске, то в Ставрополе. А на самом деле, не там, и не тут. На улице, если выражаться точнее. То есть не в смысле, что питался отбросами и ночевал под мостом. А настоящим, самим собой он был только с приятелями во дворе. Только здесь он мог дышать полной грудью и не боялся ненароком задохнуться. У него теперь вместо одной родной семьи появились целых две, но каких-то чужих и натянуто-притворных. Лично ему, Гарику, совершенно не нужных. Мать сначала познакомила его с Альбертом Вазгеновичем, словоохотливым, улыбчивым армянином, который жил у них по две-три недели, а потом настолько же исчезал. Затем в доме появился сурового вида Магомед, с преувеличенно рафинированной кавказской внешностью. Почти карикатурной, если бы не уравновешивающие его образ, строгость и монументальность. Он, молча, протягивал Гарику руку при встрече, но при этом смотрел на него так, будто искренне не понимал, что он тут делает. Был ещё один промежуточный мужичонка, имени которого, Гарик даже не старался запомнить. Этот транзитный пассажир, имеющий непосредственное отношение к грандиозным идеям матери по переоборудованию дома, (которые, откровенно говоря, так никогда и не были реализованы), исчез также стремительно и неожиданно, как и появился.

Что касается отца, то тут все было гораздо планомернее, целесообразнее и логичнее. Через два месяца после развода, к Алексею Игоревичу переехалаего друг и незаменимый помощник в бизнесе – Людмила Ильинична. Эта женщина разбивала до основания стереотипное мышление и обывательские штампы о секретаршах руководителей и бизнесменов. Людмила не была ни молода, ни хороша собой. Маленького роста, приземистая женщина с неопределенным цветом волос, кустистыми бровями и тяжелыми даже на вид, очками в грубой, металлической оправе. Но такое впечатление она производила до того момента пока не начинала говорить. Как только Людмила высказывалась по тому или иному поводу своим тихим, бархатистым голосом, никто уже не замечал её уродливых очков и невыразительной внешности.Без сомнения являлась она профессионалом высочайшего класса. Говорила просто и ясно. По любому вопросу имела собственное мнение.При необходимости спокойно и уверенно его отстаивала, апеллируя проверенными фактами.Была удивительно цельным человеком, с потрясающей выдержкой и сильным характером. Не только в профессиональной сфере, но и в быту вела себя с достоинством королевы. При ней невозможно было сплетничать или плести интрижки. Даже представить чисто теоретически это было сложно. К ней прислушивались, её уважали. И слегка побаивались, зная, как ценит шеф её мнение, и как доверяет Людмиле. Если у некоторых, не вполне осведомленных людей, первоначально и возникало удивление, как реакция на известие о том, что они стали парой, от него довольно быстро не оставалось и следа. Странное дело, порознь эти люди казались настолько разными, что вообразить между ними какие-либо отношения, кроме сугубо профессиональных, было очень трудно. Практически невозможно. Но все менялось, когда их видели вместе, в отрыве, так сказать, от рабочего процесса. Статный, высокий, с лицом американского киногероя, хронической выправкой кадрового офицера, и нежно-волевым прищуром карих глаз – отец Гарика, Коновалов Алексей Игоревич, и миниатюрная Людмила. Наперекор заслуженной репутации красавца, гусара и ловеласа, взгляды часто притягивала именно она. В ней была холодная уверенность сытой львицы, наблюдающей за игрой своих детенышей. Четко ощущалась внутренняя сила идушевный покой. Людмила давно могла бы начать свой бизнес и уйти в самостоятельное плавание. Но… она этого не сделала, и ни разу об этом не пожалела. Даже, когда ей исполнилось тридцать семь. И многие были уверены в том, что она по-прежнему всего лишь секретарша босса. А дело было в том, что Людмила Ильинична полюбила Алексея Игоревича в тот самый день, когда впервые увидела его. Как часто пишут в романах, это случилось в далеком 1988 году. И в то время 28-летняя Людмила являлась классным руководителем, а заодно и учителем математики пятнадцатилетнего сына Алексея Игоревича. Гарик, в свою очередь, в этом нежном возрасте, пока ещё неуверенно, но в достаточной степени осознанно испытывал на себе все прелести кривых дорожек, запретных веществ и неблагонадежных компаний. По этой причине, родителей юного оболтусасистематически вызывали в школу. Когда Гарик перешел в девятый класс, матери находить на него управу, стало ещё труднее. О чем она регулярно и сообщала мужу. В какой-то момент, онапопросту умыла руки.За сына взялся тридцатипятилетний действующий майор тогда ещё советской армии Коновалов. Он установил сыну жесткий распорядок и добился его восстановления в секции рукопашного боя. Отец строго контролировал тщательное выполнение домашнего задания. Уже одно это кого хочешь могло вывести из себя, как полагал Гарик. Но Алексей Игоревич на этом не остановился. К закипающей и сводящей с ума ярости Гарика, отец стал не только посещать родительские собрания, что ещё куда ни шло. Но и регулярно наведываться в школу. Причем не только по вызову этой бешеной новой классной, Людмилишны, но и сам по себе. По собственному, фигурально выражаясь, почину. Людмила Ильинична, впервые увидев родителя одного из самых трудных своих учеников, поняла все и сразу. Про себя. И про него. И про своё к нему отношение. Людмила хорошо знала себя: противостоять этому чувству, опираясь на логику и здравый смысл, апеллировать к разуму бесполезно. Что касается Алексея Игоревича, то, как и следовало ожидать, Людмила не произвела на него, мягко говоря, большого впечатления, как женщина. Но ему было интересно слушать её рассуждения, он отдавал должное её живой заинтересованности в результате и неформальному подходу в вопросах обучения и воспитания. После бесед с учительницей, он ловил себя на том, что вспоминает её слова, богатый оттенками голос и продолжает мысленный диалог с ней. Как бы Гарик не сопротивлялся, но усилиями своего отца и Людмилы Ильиничны, он таки перешел в десятый класс. И даже с вполне приличными оценками. И угроза отчисления перестала висеть над ним, как дамоклов меч.