Счастливая Женька. Начало - [88]

С Туськой восстановились понемногу старые дружеские отношения, которые, хоть и с легким креном, но, тем не менее, устояли перед испытанием временем, расстоянием и довольно запутанными треугольными отношениями. Правда, работала Женя в одном с ней учреждении всего дважды в неделю и в отдаленном здании, но они старались использовать даже малую возможность для общения. То есть старалась больше, конечно, Туся. Женя была рада её видеть, узнавать последние новости (Туська, как и раньше, была лучше других осведомлена обо всем на свете), охотно соглашалась выпить кофе в буфете, поболтать о том, о сем, и ни о чем, живо интересовалась новыми успехами в познании окружающего мира их с Сергеем двойняшек, но, пожалуй, и только.Что-то ушло из их общения. Незаметно, но совершенно точно, ушло. Женя, по крайней мере, это хорошо чувствовала. Исчезла легкость и свобода общения. Понизилась его значимость и качество: если удалось встретиться, поболтать по душам – здорово, нет – тоже не страшно. Испарилась необходимость присутствия в жизни друг друга. То естьускользнули основные составляющие настоящей дружбы. Но Туська как будто этого не замечала, оставаясь, как и прежде, жизнерадостной и открытой. Евгения же, тонкочувствующая, обладающая развитой интуицией, поняла все и сразу. Но восприняла эти перемены совершенно нормально, как логическое и неизбежное завершение очередного этапа в своей жизни.

21

Гарик с трудом разлепил веки и ощутил тошнотворный металлический привкус во рту. Он непроизвольно застонал, отвернулся к стене и прикрыл глаза. Просыпаться не хотелось. Было невыносимо страшно встречать ещё один день. Практически невозможно. Снова пытаться найти какое-то решение, о чем-то думать, что-то предпринимать… Опять лихорадочно соображать, что говорить (читай: врать) отцу.Нет, об этом не может быть и речи, по крайней мере, сейчас, на трезвую голову. Трезвой его голова была, весьма, конечно, относительно. После такого-то количества выпитого накануне. Вчера Гарику исполнилось 36 лет. Вот он с ребятами и отметил это знаменательное событие. С коллегами, проще говоря, такими же доблестными работниками стройки, как и он. Хотя день рождения его поводом был чисто условно. В том смысле, что пили они, в любом случае, каждый день, вне зависимости от наличия уважительной причины. Ну да, в последние месяцы Гарик работал на стройке. И даже, собственно говоря, здесь жил. А что ещё делать человеку, которого поперли из армии? И об этом ещё никто из близкого круга не знает. Да это бы и не сильно беспокоило Гарика, если бы в этот самый круг не входил отец.Сам Гарик был уверен, что его тупо подставили. А что же ещё? Даже не просыхающего вообще никогда зам. по тылуМихайлова оставили служить, а его, Гарика, уволили. Что это, нормально? Где, разрешите поинтересоваться, справедливость? Толика Михайлова даже пугали судом чести, на что он, длинно сплевывая, с ленцой отвечал: «Здоровья не хватит! Пусть раньше выпьют с мое, сукины дети, – в этом месте Толян обычно громко рыгал, ихрипло гаркал, – Срать стоя будут!»

Так вот, капитан Михайлов преспокойно оставался в рядах Вооруженных сил, и можно было не сомневаться, что он, ничуть не меняя своейгенеральной линии, благополучно дослужит и выйдет года через три на пенсию. Где будет вполне уютно себя чувствовать, благодаря ежемесячному финансовому подкреплению со стороны министерства обороны. Чего нельзя сказать о Гарике. Чего-чего, а как раз стабильности и уверенности в завтрашнем дне Гарик был лишен. Первый раз, когда его накрыл командир батальона в расположении пьяным в стельку, велели написать объяснительную. Второй раз заставили пройти освидетельствование. Третий раз, два месяца назад, Гарик умудрился в состоянии ярко выраженного алкогольного опьянения, попасть под светлы очи нагрянувшей внезапно комиссии. Устроили показательное служебное разбирательство. Красной нитью там шло «пьянство в служебное время». Чуть позже командир части вызвал егои заставил написать рапорт об увольнении. Командир, что называется, пошел ему навстречу. Даже, можно сказать, оказал услугу. Но Гарику совсем не хотелось благодарить, да этого никто и не ждал. Командир, хмуро глядя на него, заявил, что это надо было ещё умудриться вылететь из армии за пьянку. Гарик лично считал, что его не только подставили, но что это результат его чудовищного невезения. Вот такое, полагал он, нелепое стечение обстоятельств. Кто-то пьёт, черт знает что, извините, вытворяет, и ничего. Как ни в чем, ни бывало, остаётся на своём месте. А некоторые, Гарик мог бы сразу, без запинки, назвать три-четыре фамилии, даже шли на повышение. А стоило ему несколько раз выпить (и не без повода), как на его фоне решили изобразить образцово-показательную воспитательную работу, проводимую в отдельно взятой части. Гарик был уверен в том, что явился тем самым злополучным козлом отпущения, принесение в жертву которого автоматически искупает все грехи. При этом Гарик абсолютно искренне упускал из виду, что в течение последнего времени ни одного дня уже не мог обходитьсябез спиртного. И что жена подала на развод ещё год назад именно в силу этого обстоятельства. А не потому что она законченная стерва, которая неизвестно, чего хочет, как полагал сам Гарик. Если быть до конца честным, (хотя в этом, как раз он точно замечен не был), с тех пор, как Мария забрала сына Владика и уехала, он чувствовалколоссальное облегчение. Исчезла необходимость постоянно врать и оправдываться. Не то, чтобы это было трудно, нет, в последнее время ложь, увиливание и чувство вины стали частью его личности. Просто без Маши и Владика стало ощутимо легче. Теперь, чтобы влить в себя банку «Ягуара» не нужно с озабоченным лицом хватать пакет с мусором и спешить к дверям. Гарик даже не могприпомнить время, когда они с женой спокойно разговаривали о чем-то, не относящимся к его алкогольной тяге и способам её удовлетворения. Жизнь их превратилась в какой-то бесконечный диалог истца и ответчика. Она принимала решения, он соглашался. Мария спрашивала, он отвечал. Она выдвигала ультиматумы, Гарик давал обещания. Жена требовала, муж пытался соответствовать. Маша постоянно уличала во лжи, Гарик бесконечно оправдывался. Поэтому-то и неудивительно, что он вздохнул с облегчением, когда Машка, худая и дерганная, как трущобная кошка, швырнула ему в лицо свидетельство о браке, забрала ребенка и уехала. Отсутствие сына Гарик вряд ли даже заметил. С тех пор, как родился Владик, прошло без малого девять лет. За это время Гарик не раз старался не то, чтобы заставить себя любить ребенка, но хотя бы испытывать элементарную привязанность к нему. Одно время Гарик старательно приучал себя к Владику. Пытался интересоваться его делами, разговаривать по душам. Найти хоть какие-то точки соприкосновения. Из этой затеировным счетом ничего не вышло. Гарик его не понимал, а на определенном этапе уже и не стремился к этому. Находиться в обществе сына он мог не более пятнадцати минут. По истечении этого времени, он испытывал смятение, неловкость и раздражение, которые пытался скрыть при помощи застывшей улыбки, натужных формальных вопросов из цикла «как дела? что нового? уроки сделал?» и машинальных кивков головы, как реакции на такие же безликие и короткие ответы «нормально, да так, угу». Так что данный этап его жизни можно было считать закрытым, и он не особенно волновал Гарика. А сисчезновением вместе с семьей из его жизни таких благ, как: домашняя еда, чистая одежда, уютная квартира, он легко мирился. Гарик был ещё в совсем недавнем прошлом человекомармейским, а значит приспособленным к временным трудностям. В том числе и бытового характера. К тому же, Гарик (полное имя – Коновалов Игорь Алексеевич) являлся человекомнеприхотливым и легко довольствовался малым. Единственное без чего он вообще не представлял своей жизни – это табак и выпивка. Он в этом был уверен. Как говорится, плавали, знаем. По крайней мере, в те несколько раз, когда Гарик, под давлением жены (теперь уже бывшей)или своего отца, пробовал завязать, у него ни черта не вышло. Как-то не пил целый месяц или около того, так как жена тыкала ему в нос, им же написанное в похмельном бессилии дурацкое заявление-клятву. Где он нагородил сопливых уверений в полнейшем своём раскаянии и клятвенно давал зарок не пить до конца своих дней. Отец никаких клятв не требовал. Просто Гарик очень хотел ему соответствовать. Быть похожим на отца. Всю жизнь к этому стремился. Детская мечта, чтобы папа мог им гордиться. Не получилось. Может он плохо старался. Он этого не знал. Но что он точно знал, так это то, что жить трезвым, лично для него, невыносимая пытка. На которую, тем более добровольно, он, Гарик, больше не подпишется ни за что. Он и сейчас хорошо помнил те чудовищные в своей невыносимости и до зубовной ломоты уныло-предсказуемые трезвые дни.