Счастье в кредит. Книга 1 - [4]

— Так будет лучше. Пожалуйста, поверь мне.

Она успокаивающе улыбнулась и добавила по-английски:

— Don’t trouble troubles until trouble troubles you.

Андрей знал эту поговорку, ведь он учил английский язык в своем МГИМО. Дословно она переводилась так: «Не беспокой беспокойства, пока беспокойство не побеспокоит тебя».

Что Виана имеет в виду? Неясно.

— Не лезь в осиное гнездо, — загадочно проговорила ясновидящая. — Иначе навредишь и себе, и Наталье. И я туда не полезу, не обессудь.

Андрей видел, что уговаривать ее бесполезно. Ему оставалось одно: ждать. И верить.

Он верил.

Наташа объявилась сама.

Она дала лечащему врачу телефон тети Клавы, попросив позвонить, и вскоре весь их двор облетела радостная новость, что молодая полюбившаяся всем дворничиха наконец-то нашлась.

И тетя Клава, и Виана, и управдом Иван Лукич Козлец изъявили желание навестить Наташу.

Но Андрей воспротивился. В первый раз ему хотелось приехать к жене одному.

Друзья поняли его, уступили. Но гостинцев насобирали столько, что пришлось погрузить их в два огромных дорожных чемодана. Андрей еле-еле втащил этот багаж в трамвайный вагон.

Он ехал в новеньком чешском красном трамвайчике — и боялся. Он теперь знал, где находится его любимая, но не очень хорошо представлял, что с ней.

В каком она состоянии? Наверное, в очень тяжелом, раз не смогла позвонить сама, а перепоручила это доктору.

Как она попала из Боткинской в МОНИКИ? Непонятно.

Как она выглядит? А вдруг так ужасно, что он ее даже не узнает? А вдруг, наоборот, она не узнает его, находясь в бреду?

И как Наташа пережила потерю ребенка? Может быть, она не давала о себе знать так долго потому, что боялась сообщить страшную новость ему, Андрею? А возможно, она просто не желала его видеть. Что, если она считает Андрея виновником происшедшего?

Он вспомнил, что в тот день, когда произошло несчастье, он разбил любимое Наташино зеркало. Не накликал ли он тем самым беду?

Андрей то обвинял себя, то оправдывал. Зеркало ни при чем.

Бедная, бедная Наташа. Даже подумать страшно, сколько она пережила. Потерять почти одновременно мать и затем — ребенка. А ведь она так ждала маленького, так хотела его!

…Трамвай ехал и ехал, водитель объявлял остановки, пассажиры входили и выходили, а Андрей все думал. И мысли его были беспокойны и противоречивы.

Временами он начинал жалеть не Наташу, а себя. Он так готовился к тому, чтобы стать отцом!

Готовился и внутренне, и внешне. Он ведь взял на себя всю Наташину работу, вплоть до мытья лестниц в подъездах. Ему приятно было сознавать себя мужчиной, который обеспечивает будущее своей семьи. Из-за этого он даже запустил учебу: Наташа, сдавшая всю сессию на «отлично», еще не знает, что у него остались «хвосты», которые он теперь должен пересдать.

Память услужливо перечисляла Андрею все его заслуги, умалчивая в этот миг о грехах и провинностях: о его романе с профессорской дочкой Ириной; о том, что он надолго бросал Наташу одну — в самый трудный момент жизни, на первых месяцах беременности. А также о том, что учебу-то он запустил не столько из-за тяжелого труда, сколько из-за фарцовочной суеты да привольной жизни на деньги, полученные от Евгения Ивановича.

Что ж, можно ли его сурово осуждать, этого восемнадцатилетнего мальчишку, выброшенного в круговерть самостоятельной столичной жизни после жесткой отцовской опеки в маленьком тихом Верхневолжске!

Сейчас, в своих мыслях, Андрей не кривил душой, он был искренен в своей печали, в своей угнетенности.

А если он иногда поступал не совсем по-мужски — так ведь это уже в прошлом.

Теперь Андрей готов был поклясться чем угодно и кому угодно, что он больше никогда в жизни не причинит Наташе боли. Ни разу, ни на минуту, ни на секунду он не заставит ее страдать. Ведь она, его неповторимая, его чудесная маленькая женщина, и без того много выстрадала!

Наташа… Наташенька… Татка…

— Дядя плачет? — прервал его размышления изумленный детский голосок.

В трамвае рядом с Андреем, на коленках у мамы, вертелся непоседливый малыш. Он тянулся розовым чистеньким пальчиком к щеке Андрея.

— Сиди спокойно, — одернула ребенка мать. — У дяди, наверно, глазки бо-бо.

Андрей, спохватившись, провел по щеке тыльной стороной ладони: и правда, мокро. Он торопливо размазал влагу рукавом рубашки.

— Бо-бо? — уточнил малыш.

— Бе-бе-е-е-е! — состроил комическую физиономию Андрей и, сложив пальцы в «козу», ткнул ими мальчика.

Это получилось у него так неловко и так не к месту, что мать, схватив сына в охапку, пересела на другое сиденье.

Андрей невесело усмехнулся.

Вот так. Не умеет он общаться с детьми. Видно, рано ему быть отцом. Потому судьба и отняла у него эту возможность.

Водитель объявил название остановки:

— Улица Щепкина. МОНИКИ.

Ох, чуть было не прозевал!

Схватив два тяжеленных чемодана с гостинцами, Андрей напролом ринулся к выходу, сопровождаемый возмущенными криками пассажиров.

Сейчас он увидит Наташу!..

…На миг ему показалось, что кровать пуста.

Уж больно плоско лежало одеяло, будто под ним никого не было.

Но вот над краем одеяла вспыхнули глаза. Только глаза. Лицо Наташи было таким бледным, что почти сливалось с белизной наволочки. Даже губы, казалось, выцвели.