Счастье рядом - [56]

– Я так обалдел, что чуть не забыл запечатлеть этот момент, – говорит он и поднимает зайца. Затем делает фото.

Я разглядываю умиротворенную улыбку на его губах и делаю глубокий вдох. Мне не следовало этого делать. Так больно, что я едва могу пошевелиться. До этого боль еще можно было терпеть, но сейчас нет.

– Голодная? – спрашивает Оскар.

– Еще как, – я поджимаю губы и стискиваю зубы.

Мои ноги тяжелеют с каждым шагом, а сломанные легкие отказываются работать от такого количества ходьбы. Но страшнее боли мысли, которые все глубже вгрызаются в мозг. А что, если в любую секунду меня не станет? Если я не дойду даже до машины? Что будет?

– Как насчет багета? Я видел недалеко небольшой ресторанчик, который выглядел очень мило, – Оскар проводит пальцами по моей шее, но я никак не реагирую, и тогда он внимательно смотрит на меня. – Креветка?

– Я согласна на все, – напряженно шепчу я.

Он крепко держит меня.

– Где таблетки?

– В машине, – бормочу я.

– Подожди, ты принимала их сегодня всего один раз? – спрашивает он строгим голосом, который я до этого еще не слышала. – Разве ты не должна принимать их четыре раза в день?

– Я только возле Понте-Веккьо заметила, что забыла их.

Оскар глубоко вздыхает и сжимает губы. Я смотрю на него и понимаю, что он хочет что-то сказать, но сдерживается.

– Тебе очень больно? – в конце концов спрашивает он, и я киваю. – Давай, – шепчет он и улыбается. – Я понесу тебя на спине.

С одной стороны, мне хочется возразить ему, но с другой, я понимаю, что сама никогда не дойду до машины. Не дойду без его помощи. Мое тело сдается… Надеюсь, только сегодня.

Моя голова лежит у Оскара на плече, а руки расслабленно болтаются у его торса. Я хочу крепко схватиться за него, но не могу. Каждая напряженная мышца, словно очередная иголка в груди, словно в огонь подливают масла. Я стараюсь не думать о том, что его руки впервые касаются моей попы. Боже, как бы мне хотелось, чтобы это произошло в другой ситуации. Ненавижу эти мгновения. В одночасье я превратилась в маленькую беспомощную девочку. Бренчащий костями скелет. Еще двадцать минут назад я чувствовала себя желанной, а сейчас мне хочется выть. Так совершенный момент разбился о суровую реальность.

Мне кажется, я знаю, что в последнем поцелуе было другим. Он был в какой-то степени предопределяющим. Отчаянным. Как будто я не хотела упустить его. Как будто боялась, что он может стать последним. Сейчас я боюсь, что он стал последним.

«Пожалуйста, этого не должно произойти».

Две жизни

Вчерашнего вечера, кажется, и не было. Мой мозг стер его с определенного момента, жалко, это случилось поздно. Мне бы действительно хотелось, чтобы пленка оборвалась чуть раньше. Я, к сожалению, до сих пор помню, как Оскар нес меня к парковке. Помню его руки на моей попе и слезы, которые я пыталась сдержать. До того, как мы добрались до машины, меня затошнило, и Оскару пришлось крепко держать меня. Я испачкала его футболку. И обувь. И когда мы наконец-то добрались до Volvo, я уже не могла двигаться. Руки Оскара дрожали, но держали меня. Я, плача, висела на них и до сих пор не понимаю, как он донес меня до машины. Но он это сделал.

Он спешно искал таблетки и в конце концов нашел их в багажнике. Помимо того, что Оскару пришлось нести меня всю дорогу и что я испачкала его рвотой, мне больше всего запомнилось его отчаянное выражение лица. Мне не хотелось, чтобы он смотрел на меня так. Мне бы хотелось, чтобы этого никогда не произошло. Оскар вытаскивал таблетки из всех упаковок подряд и клал в мою руку, но она так дрожала, что я не могла их удержать. Я пыталась зафиксировать ладонь, но у меня не получалось, и я роняла таблетки. Три раза. Я даже не смогла положить эти проклятые пилюли в рот. Это тоже пришлось делать Оскару.

Именно в этот момент мне хотелось умереть. Сложно понять, насколько сильно чувствуешь себя униженным в этот момент, не пережив его на своей шкуре. Насколько ущербным чувствуешь себя, когда хочешь сделать что-то, но не можешь. Эта зависимость от кого-то. Это ощущение смерти. Оскар поднес бутылку воды к моему рту, и я так торопливо пила, что аж захлебывалась. Такого со мной еще не было. За все годы, сколько я принимаю лекарства, ни разу. Я до сих пор вижу, как выплевываю воду, как хватаю воздух, как Оскар хлопает меня по спине, как берет меня на руки и нежно гладит лоб, когда я снова начинаю нормально дышать. Мне было ужасно неловко. Я пахла блевотиной, была потная и мерзкая.

Все, что было потом, я помню смутно. Лоскутками, отрывками, которые не могут собраться в целую картину. Как будто в тот момент я потеряла сознание, потому что мой мозг понял, что еще не умрет, и расслабился. Раньше со мной происходило что-то похожее. Но тогда обо мне заботились врачи. Или мама. Нет, судороги – это вовсе не здорово и когда рвет на кого-то – тоже, но мысли о том, что меня вырвало на него и что он видел меня в таком состоянии, убивают меня. Нельзя смотреть на постепенную гибель. И нельзя ее чувствовать. Но, прежде всего, ее не хочется показывать. По крайней мере, парню, которого любишь.

Потом я уснула. Как пьяная, которой нужно проспаться. Когда позже я открыла глаза, то заметила, что машина стояла в тени, а окна были наполовину открыты, так, что свежий морской воздух проникал внутрь. Перед тем, как я отключилась, Оскар договорился с кемпингом, чтобы мы смогли принять там душ. Ему не пришлось долго строить глазки девушке на входе, чему я не удивлена. Она на него так смотрела, что, не сомневаюсь, не отказалась бы сходить в душ вместе с ним. Как всегда. Благодаря Оскару утром в семь часов мы были в Пунта-Ала, посреди соснового леса, отмытые от остатков вчерашнего вечера.