Счастье рядом - [55]

Я следую за ним, и мы садимся очень близко друг к другу. Камни еще теплые, как будто запомнили тепло дня, который закончился еще пару часов назад. Мы облокачиваемся на стену и доедаем мороженое, хотя уже не можем его есть.

– Здесь красиво, – тихо говорю я. – И так тихо.

– Ты красива.

Я хочу возразить, но его взгляд не отпускает меня. Он настолько пристальный, что у меня нет слов. В глубине его глаз что-то сверкает, и я тону в них. Что-то такое, что заставляет меня неровно дышать. Я совершенно точно неидеальна. Скорее, наоборот. Я просто Тесса. Но, может быть, это именно то, что нравится Оскару во мне.

Сон в летнюю ночь

– Почему Оксфорд? – спрашивает Оскар.

Мы съели все мороженое и теперь плетемся в сторону Соборной площади.

– Я не знаю… город был таким… таким живым, – я подбираю слова. – Ну да, немного громкий, но в то же время не очень, полон людей, но не переполнен, как будто я поняла его инстинктивно. Или он меня. – Я смотрю на Оскара. – Понимаешь, что я хочу сказать? – Я начинаю смеяться, и боль внезапно пронзает меня.

– Да, понимаю, – отвечает Оскар. – У меня были такие же ощущения в Лондоне.

– В Лондоне? – Я делаю вдох, не обращая внимания на боль, которая ударяет по сердцу словно кулаком и все больше усиливается. «Я не хочу этого! Это моя ночь!» – Как долго ты там пробыл? – выдавливаю я из себя.

– Около двух лет.

– Вау, – удивляюсь я, когда боль немного отпускает. – И как… как ты там очутился?

– Обычно, – отвечает Оскар, вздыхая. – Отца перевели, и мы переехали.

Я стараюсь незаметно стереть пот со лба и со страхом жду очередной атаки и последующей за ней боли, которая ясно напоминает мне о том, что каждый удар моего сердца может оказаться последним.

– Все хорошо?

Я киваю и избегаю его взгляда. Затем аккуратно набираю воздух в легкие, насколько они мне это позволяют.

– А чем именно занимается твой отец? – спрашиваю его. – Я знаю, что он учился в университете вместе с моим. Исходя из этого, могу предположить, что он тоже адвокат…

– Нет, он дипломат, – Оскар останавливается и с подозрением смотрит на меня. – Я думал, ты знаешь.

– Нет, откуда?

От его ухмылки у меня бегут мурашки по спине и рукам, они заглушают неровные удары моего сердца. Пусть даже чуть-чуть. – Креветка, моя мама кроме этого практически ни о чем другом не говорила, когда мы были у вас на ужине.

– Оу, – я смотрю в пол.

– Ты правда ничего не запомнила? – спрашивает он, смеясь. – Серьезно?

– Я не помню практически ничего с того вечера, – я смотрю ему в глаза. – Кроме тебя.

Звуки фортепиано становятся громче с каждым пройденным метром.

– Мазурка, сочинение 68 Шопена. Я даже не знаю, сколько раз играла это произведение. Чаще всего для мамы. Оно ей нравилось. Я отчетливо помню, что, как только начинала играть первые ноты, она сразу же приходила в гостиную. Ложилась на диван и слушала, закрыв глаза. Как будто оно манило ее и переносило в другой мир. Тогда я не понимала, что конкретно трогает ее, но сейчас понимаю. Это легкость и одновременно свинцовая тяжесть. Как безобидный взмах крыла и разбитое сердце. Как улыбка и слезы.

Мы приближаемся к толпе людей, которая окружила пианино и внимательно слушает. Они как один организм, который дышит в такт. Вокруг тишина, городская спешка остановилась, слышно лишь мягкие звуки клавиш. Людей притянула музыка, они словно мотыльки, слетевшиеся на свет. Местные словно туристы. Мы с Оскаром тоже остановились. Вечерняя духота тяжестью висит в воздухе над переулками, струится над площадью и солью садится на мою кожу. Музыка пронизывает меня. Я закрываю глаза и, кажется, перестаю существовать. А вместе со мной и боль. Эта мелодия стирает все мысли из моей головы. Я наслаждаюсь моментом и магией. И руками Оскара, которые крепко держат меня сзади. Мы стоим так, кажется, целую вечность.

Звучит последняя нота, и публика разражается аплодисментами. Я открываю глаза, поворачиваюсь к Оскару, встаю на носочки и целую его. Как будто тороплюсь. Как будто я не могу терять ни минуты. Но я и вправду не могу терять ни минуты. Потрачено и так слишком много времени. Мой язык касается его губ, и Оскар крепко прижимает меня к себе. Громкие хлопки сотрясают воздух и заглушают наше дыхание. Одной рукой Оскар держит меня за шею, другой за подбородок, как будто он хочет остановить меня. Когда он засасывает мою губу, я издаю стон. Этот поцелуй совсем другой. Но я не могу объяснить какой.

Оскар чуть отдаляется, и мы смотрим друг другу в глаза. Его взгляд пропитан тем, что я чувствую внутри. Руки дрожат, а во рту пересохло. Я словно в дурмане, и щекочущее чувство заглушает колющую боль в сердце. Мое тело шепчет мне, что я хочу его. Такое со мной впервые. Мой более смелый двойник не стал бы ждать. Она просто отдалась бы мыслям и фантазиям. И, когда начинает звучать следующее произведение, Оскар целует меня. Я прижимаюсь к нему, а он гладит меня по волосам, и в это мгновение я понимаю, что дождалась. Его. И этого момента. Он самый совершенный.

Мое сердце бешено стучит, каждый шаг неустойчив. Мой взгляд, будто в трансе, перемещается от площади к впечатляющим статуям под арками. Но какими бы красивыми они ни были, они стоят в тени Давида, как другие мужчины для меня в тени Оскара. Держась за руки, мы возвращаемся к собору, который при вечернем освещении немного похож на сказочный замок. Перед ним Оскар останавливается и вытаскивает маленького зайца из рюкзака.