Все женщины в автобусе, за исключением очень пожилых, ехали с непокрытыми головами. Молодые девушки были одеты в голубые брюки, тесные настолько, что бедра наружу выскакивали. Сверху – розовые, белые, голубые, оранжевые блузы без рукавов, с приоткрытой грудью. Воротники у блуз так распахнуты, что, когда девушки чуть-чуть наклонялись, можно было увидеть грудь, однако никому до этого словно не было дела. В их ушах красовались серьги, на запястьях – браслетики, на шеях – тонкие золотые цепочки. У некоторых на цепочках были подвешены сердечки. Должно быть, помещают туда фотографии своих возлюбленных… Девушки чувствовали себя свободно, громко говорили, смеялись, хохотали. Одна-две во время остановок даже курили сигареты.
Рядом с этими девушками Мерьем ощущала себя обносившейся, нищенкой. Дома у Назик она выстирала в корыте всю одежду, от чего голубой цветастый ситец еще сильнее полинял, а длинная, по щиколотку, юбка успела снова замараться. Хотя она тщательно мыла и терла резиновые сандалии в пруду Рахманлы, не успела она дойти до дома, как они снова стали грязными.
Эти резиновые сандалии, будь они прокляты, почему-то с самого того дня, как они покинули село, не выходят у нее из головы. Может, потому, что ее глаза все время опущены вниз, взгляд постоянно натыкается на эти грязные сандалии. Толстые носки на ногах тоже смотрятся довольно смешно, но, однако, они, как и повязанный на голове платок, не беспокоили ее сейчас так сильно. В селе, оставшемся за горой Каф, этот платок почти никому и не бросался бы в глаза, а здесь заставляет чувствовать себя по-дурацки. Да и погода становится все теплее. Она чувствовала, что ноги в теплых носках потеют. Некрасивая, старая одежда ее убивала.
С правой стороны распростерлось искрящееся, бескрайнее море. Иногда они проезжали населенные пункты, остановки с автозаправками; девушки, которых она видела в придорожных кафе, не были похожи на нее.
Джемаль с нею совсем не разговаривал, таскал ее, словно котенка, туда-сюда. Вместе со своим другом забрал ее из дома в Рахманлы, посадил в автомобиль и привез на автостанцию. Всю жизнь она сидела сиднем, никуда не выезжала из дома, а тут за одну неделю повидала столько автобусов, автостанций, вокзалов, паромов, автомобилей и людей, что ее уже ничего не удивляло. Единственное, о чем она хотела знать, – что же будет дальше. Куда они едут?
Когда они садились в автобус на автовокзале в Стамбуле, Мерьем было испугалась, что они возвращаются домой, но вскоре по объявлениям, которые делал водитель, и разговорам попутчиков она сообразила, что они едут в другое место.
Она совсем не знала Турции: у нее не было представления о том, где находится Юго-Восточная часть, где Черноморская, где Эгейская. Она снова вспомнила, поражаясь своей наивности, что еще совсем недавно считала, будто Стамбул находится сразу за их селом. Она жила, погрузившись в свой фантастический мир, в котором не так уж было и важно, где явь, а где сон. Чудеса Шекера Бабы; армяне, унесенные в небеса неожиданно налетевшим ветром; знаменитый армянский гусляр Богос, который, перебирая струны, мог заставить плакать соловьев: ее голова была забита множеством фантазий…
Что поделать, несчастливая девочка эта Мерьем. Как объясняла сестра ее матери, все несчастья начались после того, как она стала причиной смерти матери, и не счесть, сколько бед принесла своей семье! Поэтому и друзья в детстве, как только немножко начинали что-то понимать, прекращали с ней играть и разговаривать, оставляли ее одну. Никто не хотел пускать к себе домой эту приносящую несчастье девочку, и замуж ее вряд ли бы кто взял. Скорее всего, ей пришлось бы коротать свою жизнь вековухой, занимаясь домашней работой. «Я очень невежественная, – удручалась она. – Я неопытная. Кто знает, сколько эти девушки всего повидали!»
Но долго она не могла расстраиваться. У этой девочки был очень хорошо развит инстинкт самосохранения, следуя которому она немедленно выбрасывала все плохие мысли из своей головы. Она не думала обо всех несчастьях, которые пришлось ей пережить в селе, о чинимой над нею несправедливости, о пережитом на виадуке страхе – все это осталось позади. Она не возвращалась мыслями к тем дням, словно неведомая внутренняя сила закрыла в ее памяти эти страницы.
Из всего плохого, случившего с ней, она иногда вспоминала лишь то, как плакала под дверью у тети и как стыдно ей было идти по грязной сельской улице. Может быть, замызганные сандалии постоянно напоминали ей об этом…
Мерьем готова была начать совершенно новую жизнь, она мечтала об этом, но абсолютно не представляла, каким образом это можно сделать.
А Джемаль и рта не раскрывает, словом с ней не обмолвится. Даже не сказал, куда они едут. Или, может, везет ее в другое место, чтобы убить, закончить на морском берегу то, что не смог сделать на мосту?! Но почему-то Мерьем чувствовала, что это не так, она была уверена, что Джемаль уже не будет ее убивать. Она поняла это очень четко в тот момент, когда увидела его над пропастью, под моросящим дождем, согнувшимся в три погибели, раздавленным и пристыженным. Эта тема закрыта. Но, возможно, это не так? Временами ее начинали терзать такие вот ядовитые вопросы.
