Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II - [12]

.

1850–1860‐е гг. стали периодом формирования новых видов самоорганизации писателей, таких как Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым, также известное как Литературный фонд53. Это была первая официальная организация писателей в России, на заседаниях которой могли встретиться представители самых разных течений в литературе. При этом фонд стремился реализовать идею общественной ответственности литературы, занимаясь благотворительностью и организуя пользовавшиеся огромным успехом литературные чтения. В 1870‐е гг., благодаря усилиям А. Н. Островского, возникло специальное Общество русских драматических писателей и оперных композиторов, представлявшее интересы литераторов и защищавшее их авторские права54.

В контексте дискуссий об общественной роли искусства особым значением обладали, конечно, драматургия и театр, публика которых принципиально отличалась от сообщества читателей современных романов и лирической поэзии. Подписчики толстых журналов в целом были достаточно гомогенной аудиторией. Современная исследовательница демонстрирует, что толстый журнал, особенно романтической эпохи, был местом постоянной игры с читателем: авторы «Библиотеки для чтения», например, то воспитывали публику, то подчинялись ее запросам, обращались то к реальному, то к вымышленному читателю, воспринимали себя то как его друга, то как оппонента55. Однако такая игра была возможна только в том случае, если настоящий читатель, обеспечивавший существование журнала, был способен хотя бы каким-то образом ее воспринять и на нее отреагировать; иными словами, читатель должен был иметь такое образование, которое позволило бы ему адекватно воспринимать сложные литературные игры. В то же время от него требовалось определенное финансовое благополучие – далеко не все могли позволить себе подписку на толстые журналы, получить же их другими способами могли в основном только жители больших городов56. В современной научной литературе речь идет о своеобразной циркуляции опыта, который за счет печатавшихся в толстых журналах литературных произведений становился доступен всем читателям57. Как кажется, именно определенная внутренняя гомогенность публики литературного журнала делала этот литературный опыт в принципе доступным для всех потенциальных потребителей журнала. Разумеется, до некоторой степени журналы сами формировали свою аудиторию, создавая для всех читателей единое информационное поле. В то же время их возможности были ограничены: подавляющее большинство людей, даже знавших русский язык, просто не могло купить и понять современный журнал. И достаточно образованные, и достаточно состоятельные читатели были меньшинством и не могли репрезентировать население Российской империи в целом. Совершенно иначе функционировал театр.

Театральный зал был местом, вероятно, наибольшего в пределах Российской империи социального многообразия: здесь могли встретиться представители самых разных общественных групп, за исключением разве что служителей православной церкви, и цензура постоянно опасалась возможной негативной реакции одной из них, чреватой конфликтом58. Уже к концу XVIII века книгопечатание и журналистика способствовали консолидации «образованной публики», тогда как театр воспринимался как место, где встречались представители принципиально разных типов образования, несовместимых друг с другом: неслучайно и А. П. Сумароков, и многочисленные сатирики его времени жаловались на необразованность и грубость театральной публики59. Встречались в зрительном зале и представители «простого народа», например крестьяне, пришедшие в город на заработки60. Именно по этой причине цензура, например, опасалась допускать пьесы, где давалось сатирическое изображение крепостничества. Изображение на сцене крепостника могло вызвать недовольство и дворян, и крестьян, присутствовавших в зале. По жалобам дворян, недовольных изображением жестокого и грубого защитника крепостничества, была, например, запрещена пьеса Потехина «Отрезанный ломоть» (1865)61. В случае журнала таких опасений обычно не возникало.

Масштаб расслоения публики в России был особенно велик по сравнению с большинством государств Западной Европы: дистанция между аристократом и неграмотным крестьянином, которых можно было встретить в зале, была громадной, причем не только в социальном или экономическом, но и в правовом и культурном отношении. Разумеется, особая, «демократическая» природа театра и его прямое воздействие на публику были общеевропейским феноменом: неслучайно, например, едва ли не во всех европейских странах того времени драматическая цензура отличалась намного большей жесткостью, чем цензура произведений печати62. Однако именно в России огромная разница между различными типами публики и отсутствие других развитых форм современной общественной жизни сделали театр почти единственным способом прямо повлиять на широкие слои населения, которым могли воспользоваться образованные люди.

По этой причине именно театр воспринимался как своеобразная «школа» для народа. «Эстетическое воспитание» зрителя традиционно принято противопоставлять его политической активности. В нашем исследовании мы стремимся показать, что эти две стороны театра не всегда корректно трактовать как взаимоисключающие