Сборник стихотворений - [5]

являлись маленькие инвалиды,

как равные с храбрейшими людьми.

Пусть ветеран, которому от роду

двенадцать лет,

           когда замрут вокруг,

за прочный мир,

           за счастие народов

подымет ввысь обрубки детских рук.

Пусть уличит истерзанное детство

тех, кто войну готовит, – навсегда,

чтоб некуда им больше было деться

от нашего грядущего суда.

1949

[Источник]

Разведчик

Мы по дымящимся следам

три дня бежали за врагами.

Последний город виден нам,

оберегаемый садами.

Враг отступил.

Но если он

успел баллоны вскрыть,

                   как вены?

И вот разведчик снаряжен

очередной полдневной смены.

И это – я.

И я теперь

вступаю в город, ветра чище…

Я воздух нюхаю, как зверь

на человечьем пепелище.

И я успею лишь одно –

бежать путем сигнализаций:

«Заражено,

заражено»…

…И полк начнет приготовляться.

Тогда спокойно лягу я,

конец войны почуя скорый…

. . . . . . . . . . . . . . . .

А через час

войдут друзья

в последний зараженный город.

1940

[Источник]

Романс стойкого оловянного солдатика

1

В синем сапоге,

на одной ноге,

я стою пред комнаткой твоей…

Буки не боюсь,

не пошелохнусь –

всюду помню о любви своей!

Пусть и град, и гром,

пусть беда кругом –

я таким событьям только рад.

Охватив ружье,

с песней про Нее –

крепче на ноге держись, солдат.

2

В синем сапоге,

на одной ноге,

под твоим окошечком стою.

Буки не боюсь,

не пошелохнусь,

охраняю милую мою.

Пусть беда кругом,

пусть и град, и гром –

никогда не отступай назад!

Охватив ружье,

с песней про Нее –

крепче на ноге держись, солдат!

Осень 1940

[Источник]

Стихи о ленинградских большевиках

Нет в стране такой далекой дали,

не найдешь такого уголка,

где бы не любили, где б не знали

ленинградского большевика.

В этом имени – осенний Смольный,

Балтика, «Аврора», Петроград.

Это имя той железной воли,

о которой гимном говорят.

В этом имени бессмертен Ленин

и прославлен город на века,

город, воспринявший облик гневный

ленинградского большевика.

Вот опять земля к сынам воззвала,

крикнула: «Вперед, большевики!»

Страдный путь к победе указала

Ленинским движением руки.

И, верны уставу, как присяге,

вышли первыми они на бой,

те же, те же смольнинские стяги

высоко подняв над головой.

Там они, где ближе гибель рыщет,

всюду, где угроза велика.

Не щадить себя – таков обычай

ленинградского большевика.

И идут, в огонь идут за ними,

все идут – от взрослых до ребят,

за безжалостными, за своими,

не щадящими самих себя.

Нет, земля, в неволю, в когти смерти

ты не будешь отдана, пока

бьется хоть единственное сердце

ленинградского большевика.

Сентябрь 1941

[Источник]

Стихи о себе

И вот в послевоенной тишине

к себе прислушалась наедине…

. . . . . . . . . . . . . . . .

Какое сердце стало у меня,

сама не знаю, лучше или хуже:

не отогреть у мирного огня,

не остудить на самой лютой стуже.

И в черный час зажженные войною,

затем чтобы не гаснуть, не стихать,

неженские созвездья надо мною,

неженский ямб в черствеющих стихах.

Но даже тем, кто все хотел бы сгладить

в зеркальной, робкой памяти людей,

не дам забыть, как падал ленинградец

на желтый снег пустынных площадей.

Как два ствола, поднявшиеся рядом,

сплетают корни в душной глубине

и слили кроны в чистой вышине,

даря прохожим мощную прохладу, –

так скорбь и счастие живут во мне

единым корнем – в муке Ленинграда,

единой кроною – в грядущем дне.

И все неукротимей год от года,

к неистовству зенита своего

растет свобода сердца моего,

единственная на земле свобода.

1946

[Источник]

«…Третья зона, дачный полустанок»

…Третья зона, дачный полустанок,

у перрона – тихая сосна.

Дым, туман, струна звенит в тумане,

невидимкою звенит струна.

Здесь шумел когда-то детский лагерь

на веселых ситцевых полях…

Всю в ромашках, в пионерских флагах,

как тебя любила я, земля!

Это фронт сегодня. Сотня метров

до того, кто смерть готовит мне.

Но сегодня – тихо. Даже ветра

нет совсем. Легко звучать струне.

И звенит, звенит струна в тумане…

Светлая, невидимая, пой!

Как ты плачешь, радуешься, манишь,

кто тебе поведал, что со мной?

Мне сегодня радостно до боли,

я сама не знаю – отчего.

Дышит сердце небывалой волей,

силою расцвета своего.

Знаю, смерти нет: не подкрадется,

не задушит медленно она, –

просто жизнь сверкнет и оборвется,

точно песней полная струна.

…Как сегодня тихо здесь, на фронте.

Вот среди развалин, над трубой,

узкий месяц встал на горизонте,

деревенский месяц молодой.

И звенит, звенит струна в тумане,

о великой радости моля…

Всю в крови,

           в тяжелых, ржавых ранах,

я люблю, люблю тебя, земля!

1942 

[Источник]

Февральский дневник

1

Был день как день.

 Ко мне пришла подруга,

не плача, рассказала, что вчера

единственного схоронила друга,

и мы молчали с нею до утра.

Какие ж я могла найти слова?

Я тоже – ленинградская вдова.

Мы съели хлеб, что был отложен на день,

в один платок закутались вдвоем,

и тихо-тихо стало в Ленинграде,

Один, стуча, трудился метроном.

И стыли ноги, и томилась свечка…

Вокруг ее слепого огонька

образовалось лунное колечко,

похожее на радугу слегка.

Когда немного посветлело небо,

мы вместе вышли за водой и хлебом

и услыхали дальней канонады

рыдающий, тяжелый, мерный гул:

то армия рвала кольцо блокады,

вела огонь по нашему врагу.

2

А город был в дремучий убран иней.

Уездные сугробы, тишина.

Не отыскать в снегах трамвайных линий,

одних полозьев жалоба слышна.