Сборник стихотворений - [7]

                                         в промерзших полумасках,

как равные – приветствуя войска.

И, крылья мечевидные расправив,

над нами встанет бронзовая слава,

держа венок в обугленных руках.

Январь–февраль 1942 г.

[Источник]

«Я иду по местам боев…»

Я иду по местам боев.

Я по улице нашей иду.

Здесь оставлено сердце мое

в том свирепо-великом году

Здесь мы жили тогда с тобой.

Был наш дом не домом, а дотом,

окна комнаты угловой –

амбразурами пулеметам.

И всё то, что было вокруг –

огнь и лед,

и шаткая кровля, –

было нашей любовью, друг,

нашей гибелью, жизнью, кровью.

В том году, в том бреду, в том чаду,

в том, уже первобытном, льду,

я тебя, мое сердце, найду,

может быть, себе на беду.

Но такое, в том льду, в том огне,

ты всего мне сейчас нужней.

Чтоб сгорала мгновенно ложь –

вдруг осмелится подойти, –

чтобы трусость бросало в дрожь,

в леденящую – не пройдешь! –

если встанет вдруг на пути.

Чтобы лести сказать: не лги!

Чтоб хуле сказать: не твое!

Друг, я слышу твои шаги

рядом, здесь, на местах боев.

Друг мой, сердце мое, оглянись:

мы с тобой идем не одни.

Да, идет по местам боев

поколенье твое и мое,

и еще неизвестное нам –

все пройдут по тем же местам,

так же помня, что было тут,

с той железной молитвой пройдут…

1964 

[Источник]

Разговор с соседкой

Дарья Власьевна, соседка по квартире,

сядем, побеседуем вдвоем.

Знаешь, будем говорить о мире,

о желанном мире, о своем.

Вот мы прожили почти полгода,

полтораста суток длится бой.

Тяжелы страдания народа –

наши, Дарья Власьевна, с тобой.

О ночное воющее небо,

дрожь земли, обвал невдалеке,

бедный ленинградский ломтик хлеба –

он почти не весит на руке…

Для того, чтоб жить в кольце блокады,

ежедневно смертный слышать свист,  –

сколько силы нам, соседка, надо,

сколько ненависти и любви…

Столько,  что минутами в смятенье

ты сама себя не узнаешь:

– Вынесу ли? Хватит ли терпенья?

– Вынесешь. Дотерпишь. Доживешь.

Дарья Власьевна, еще немного,

день придет – над нашей головой

пролетит последняя тревога

и последний прозвучит отбой.

И какой далекой, давней-давней

нам с тобой покажется война

в миг, когда толкнем рукою ставни,

сдернем шторы черные с окна.

Пусть жилище светится и дышит,

полнится покоем и весной…

Плачьте тише, смейтесь тише, тише,

будем наслаждаться тишиной.

Будем свежий хлеб ломать руками,

темно-золотистый и ржаной.

Медленными, крупными глотками

будем пить румяное вино.

А тебе – да ведь тебе ж поставят

памятник на площади большой.

Нержавеющей, бессмертной сталью

облик твой запечатлит простой.

Вот такой же: исхудавшей, смелой,

в наскоро повязанном платке,

вот такой, когда под артобстрелом

ты идешь с кошелкою в руке.

Дарья Власьевна, твоею силой

будет вся земля обновлена.

Этой силе имя есть – Россия,

Стой же и мужайся, как она!

 [Источник]

Сестре

Машенька, сестра моя, москвичка!

Ленинградцы говорят с тобой.

На военной грозной перекличке

слышишь ли далекий голос мой?

Знаю – слышишь. Знаю – всем знакомым

ты сегодня хвастаешь с утра:

– Нынче из отеческого дома

говорила старшая сестра. –

…Старый дом на Палевском, за Невской,

низенький зеленый палисад.

Машенька, ведь это – наше детство,

школа, елка, пионеротряд…

Вечер, клены, мандолины струны

с соловьем заставским вперебой.

Машенька, ведь это наша юность,

комсомол и первая любовь.

А дворцы и фабрики заставы?

Труд в цехах неделями подряд?

Машенька, ведь это наша слава,

наша жизнь и сердце – Ленинград.

Машенька, теперь в него стреляют,

прямо в город, прямо в нашу жизнь.

Пленом и позором угрожают,

кандалы готовят и ножи.

Но, жестоко душу напрягая,

смертно ненавидя и скорбя,

я со всеми вместе присягаю

и даю присягу за тебя.

Присягаю ленинградским ранам,

первым разоренным очагам:

не сломлюсь, не дрогну, не устану,

ни крупицы не прощу врагам.

Нет! По жизни и по Ленинграду

полчища фашистов не пройдут.

В низеньком зеленом полисаде

лучше мертвой наземь упаду.

Но не мы – они найдут могилу.

Машенька, мы встретимся с тобой.

Мы пройдемся по заставе милой,

по зеленой, синей, голубой.

Мы пройдемся улицею длинной,

вспомним эти горестные дни

и услышим говор мандолины,

и увидим мирные огни.

Расскажи ж друзьям своим в столице:

– Стоек и бесстрашен Ленинград.

Он не дрогнет, он не покорится, –

так сказала старшая сестра. 

[Источник] 

«От сердца к сердцу…»

От сердца к сердцу.

                                 Только этот путь

Я выбрал тебе. Он прям и страшен.

Стремителен. С него не повернуть.

Он виден всем и славой не украшен.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Я говорю за всех, кто здесь погиб,

В моих стихах глухие их шаги,

их вечное и жаркое дыханье.

Я говорю за всех, кто здесь живет,

кто проходил огонь, и смерть, и лед,

Я говорю, как плоть твоя, народ,

по праву разделенного страданья…

И вот я становлюся многоликой,

и моногодушной, и многоязычной.

Но мне же суждено самой сабой

остаться в разных обликах и душах

и в чьем-то горе, в радосте чужой

свой тайный стон и тайный шепот слушать

и знать, что ничего не утаишь…

Все слышать, все, до скратого рыданья…

И друг придет с ненужным состраданьем,

и посмеются недруги мои.

Пусть будет так. Я не могу иначе,

Не ты ли учишь, Родина, опять:

не брать, не ждать и не просить подачек

за счастие творить и отдавать.

…И вновь я вижу все твои приметы,

бессмертный твой, кровавый, горький зной,