Сборник статей - [5]

В нежную стужу недвижных век,

Имя твоё — поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток.

С именем твоим — сон глубок.

Сравнения, относящиеся к звуковому комплексу “блок”, относятся и к его семантическому содержанию, т.е. к самому поэту Блоку. Так задумано это стихотворение, так оно построено. В первых строках не может возникнуть сомнения в том, что имя Блок — имя-звук (“Одно-единственное движение губ. Имя твое—пять букв”). Дальше изменения происходят только в одной части сравнения, предмет же сравнения остается неизменным: нельзя подменить звук человеком без ущерба для идеи построения.

Устанавливается сходство: с одной стороны звуковой образ “блок”; с другой — птица в руке, льдинка на языке, мячик, пойманный на лету, бубенец во рту, щелк курка, поцелуй в снег, поцелуй в глаза, глоток...

Звуковой комплекс “блок” подобен и тому, и другому, и третьему... Что-то общее имеет он с каждой из этих, таких разных, вещей. Он подобен щелку курка и камню, брошенному в воду, потому что подобен им в звуковом отношении; с ним сон глубок, потому что — в рифму (подобен как “сопрягать” и “запрягать”); подобен льдинке во рту, птице в руке, поцелую —потому что так почувствовал поэт, заставив это же почувствовать и нас.

Если в одном звуковом комплексе соединяются одновременно и птица, и бубенец, и щелк, и плеск, и поцелуй, то неограниченные возможности открываются в нем (не только в нем, разумеется, — во всяком) для всевидящего и всеслышащего поэта.

Таким образом, существуют разные типы сходства между звуковым образом, с одной стороны, и предметами и явлениями действительности — с другой:

1) сходство, объективно существующее в звучании, именуемое звукоподражанием (щелк курка и звуковой комплекс “блок”;

2) сходство, возникающее в результате контекстной или внеконтекстной ассоциации (блок — глубок; помужествуем — поборемся);

3) сходство на основании субъективных связей (становящихся объективными в условиях “правдивого” контекста: если поэт нигде ни разу не сфальшивил, то можно довериться ему и почувствовать с ним заодно). Так возникли “птица в руке”, “льдинка на языке”, “поцелуй в глаза”, “поцелуй в снег”...

Всякая инструментовка в стихе — это не просто технический прием, но установление звукосмыслового подобия. Например, четырежды повторенное, дважды ударенное и потому протяженное в произнесении и в строке Тютчева

и солнце нити золотит

ассоциируется с протяженностью дождевых нитей. Звукоподражание — известный прием — является частным случаем смыслоподражания, звукообразом, который, помимо звучания, обнаруживает множество различных свойств, приобретаемых им по ассоциации.

О том, что звуки имеют самостоятельную символику, говорили многие психолингвисты. Звук ассоциируется с цветом, температурой, протяженностью, твердостью или мягкостью и т.д. и т.п. Однако для нас важен сам факт — возможность звука стать символом. Собственное же символическое значение звука отвергается стиховыми условиями так же, как собственное словарное значение слова. Если и в самом деле звук у — свидетельство мрачности, как утверждал В.Шкловский [В.Шкловский, О поэзии и заумном языке, Поэтика, Пг., 1919, с. 15], то всякая мрачность улетучивается из него в строке: “Блеснет заутра луч денницы”. Значение звука, как и слова, определяется контекстом. Только в ряду себе подобных звук может обнаружить подобие чему-либо в чем-либо.

Мы подошли к основному свойству звука в поэтической речи, которое, как основное свойство поэтического слова, заключается в способности к изображению. Будучи подобен (по ассоциации) предметам и явлениям действительности, звук получает возможность их изображать.

В стихотворении, посвященном А. Ахматовой, Пастернак говорит: “... я подберу слова, похожие на вашу первозданность”. Действительно, как изобразить первозданность? Ее можно только вызвать ассоциативно, заставив звуковой образ быть подобным ей (подобрать “слова похожие”).

В стихе

Свой сон записывал Шопен

На черной выпилке пюпитра

можно увидеть причудливую узорность сна в семантике звукового комплекса “вы” в слове “выпилка”, а также в сложном и непривычном для русского уха сочетании звуков в слове “пюпитр”. В строке из стихотворения Маршака “Словарь”

в его столбцах мерцают искры чувства

дважды повторенное -ца призвано изображать мерцание, которое начинает искриться уже в “столбцах”. Как будто оттого, что некогда и негде описывать мерцание, сам звук становится его описанием, изображением.

Как видно, способы изображения звуком различны. Остановимся на последнем, проиллюстрированном в стихотворении Маршака.

Изображение возникает там, где в названии одного присутствует неназванное другое. Называние исключает изображение, как понятие исключает представление [Изобразить — значит представить. Представление изображает, тогда как понятие называет. Слово в номинативной функции является эквивалентом формального понятия (См. об этом: С.Д.Кацнельсон. Содержание слова, значение и обозначение, М.—Л., 1965). Понятие же и представление исключают друг друга (см.: Рубинштейн, Основы общей психологии, М., 1947). Поэтому для изображения словом необходимо преодолеть в слове понятие. Это достигается разными способами: во-первых, употреблением слова в функции характеристики; во-вторых, отображением общего смысла в звуковой оболочке слова по закону ассоциации II рода.]. Неназванное же, но присутствующее становится изображенным. Благодаря общему звуку смысл одного слова присутствует в другом и, неназванный, становится изображенным.