Сборник рассказов - [11]
Я не помню, чему меня учили в школе на уроках истории, но хорошо помню учителя истории. Плотный мужчина в полувоенной форме, неизменно сдержанный и вежливый по фамилии Левин.
Помню один случай — нянечка за что-то сильно нас ругала, а он подошел к двери в класс.
Как он ругал эту нянечку! Ругал сильно, без привычных нам нецензурных слов, но громко и выразительно. Главное, что он повторял несколько раз — нельзя кричать на детей.
А потом спокойно вошел в класс и как всегда спокойно поздоровался с нами.
Мы потом узнали его историю, историю разжалованного полковника.
Рота рывком овладела небольшим концентрационным лагерем — еще не успели заледенеть трупы расстрелянных, еще не остыли автоматы.
Полковник построил оставшихся заключенных и спросил — что с ними делать?
Смерть! Смерть!
И всю съежившуюся толпу охранников и обслуги расстреляли враз.
А полковника разжаловали за расстрел военнопленных.
В те годы преподаватели-мужчины были редкостью — у нас на всю школу были два: этот историк и математик, быстрый без возраста Александр Соломонович Ходоров, или попросту Соломон.
Соломон любил нас и ругательски ругал — «волос длинный, ум короткий!».
Это потом появился преподаватель литературы, напрочь отучивший нас от нее, но это другая история.
Угол Лобковского переулка (ул. Макаренко) и Чаплыгина раньше и теперь. Слева, в глубине переулка, надстроенное училище Фидлера.
Когда мелкота во дворе ковыряясь в земле выкопала комок, оказавшийся пистолетом, никто не удивился.
Пистолет и пистолет. Небольшой, видимо Браунинг.
Пистолет сразу отобрали старшие ребята и он исчез на какое-то время.
Потом он объявился, отмытый и отчищенный, и даже действовавший.
Не помню кто, но в качестве причины появления этого пистолета в нашем дворе предлагалась история революции 1905 года — тут, рядом шли бои за здание училища Фидлера.
Рядом с моим домом, напротив дома Политкаторжан, на углу Лобковского переулка (теперь улица Макаренко) в настоящее время находится помпезное здание училища — лицея! — Олега Табакова, а раньше был невзрачный двухэтажный дом с магазином внизу и небольшой автобазой во дворе.
Там, в глубине Лобковского переулка, видно здание училища Фидлера (перестроенное).
А тут, на втором этаже на углу Чаплыгина и Макаренко, раньше помещалось общежитие «Табакерки», а теперь в пятиэтажном здании на полном пансионе здесь учатся будущие гении.
Интересно, а если спросить их — что такое училище Фидлера и где оно находится?
Ответят ли они.
А ведь бегают в «Современник» мимо этого здания по много раз…
А здание Политкаторжан?
АРЧА
Каждое лето мы уезжали из Семипалатинска — мама работала в местном Геологическом управлении и каждый год мы выезжали в геологические партии.
Поэтому слово «партия» с младенческих лет для меня означало выезд из города с его устоявшимся бытом куда-то в малообжитые местности с геологической партией.
В открытом кузове полуторки среди экспедиционных пожиток и оборудования — я не могу вспомнить ни единого случая, чтобы я ехал в кабине.
Полуторка была далеко не новая и газогенераторная.
Позади водительской кабины находились два больших черных цилиндра, и через несколько часов поездки водитель загружал в такой цилиндр аккуратные деревянные чурочки из большого ящика, что помещался в кузове позади кабины.
Дорога не была ровной — подъемы мы преодолевали с натугой, но спокойно.
Мы ехали целый день, и только ближе к концу дня остановились около каких-то строений.
Я сидел в кузове спиной к кабине и увидел чудо — тут, рядом, прямо передо мною сверкала поверхность горы, освещенная закатным солнцем!
Гора сверкала — на ее треугольной поверхности не было зелени, и вся поверхность была из каменных сколов, и гора так сверкала, и она была так близко.
Перебежать зеленое поле и все!
И только спустившись вниз с площадки, где остановилась наша полуторка, я понял, что до горы мне не добежать — я бежал к горе, а гора отдвигалась и отодвигалась.
Ни сейчас, ни завтра, скорее не добежать вообще — гора была очень далеко…
Мы жили в глухом сарае без окон и с одной дверью, построенном из самана — смеси глины и навоза.
В таких сараях зимой содержали овец — рядом жили казахи-овцеводы, и где-то недалеко паслись их овцы.
Утром я получал на завтрак кусок сухой колбасы, и грызя его, я вылезал из нашего жилища.
Ко мне сразу подбегали местные мальчишки и предлагали обмен: на мой кусок колбасы давали пару кусков местных продуктов — я не помню, как это называлось.
Это были продукты переработки овечьего молока — мягкий светлый сладкий кусок и твердый серый, который нужно было грызть.
Поверхность склонов окружающих сопок заросла низким стелющимся по земле кустарником под названием арча — это род можжевельника.
Прихотливо изогнутый ствол кустарника с большим трудом поддавался топору, но другого топлива не было (кроме кизяка).
Арча горела жарким бездымным пламенем, и дым появлялся тогда, когда в огонь попадала зелень растения, похожая на крупную хвою.
Тут водились змеи — юркие, небольшие, не больше метра.
Мама что-то готовила на костре, а сзади к ней стала подбираться змея.
Скорее всего змея направлялась к источнику тепла…
