Сборник рассказов - [89]

— Есть в царстве моём такая трава, чужеземец — кивнул важно царь сирийский, — фимиам этот дозволительно воскурять лишь мне, богоравному, а прочему, кто хоть осмелится слово о нём молвить, рублю я голову незамедлительно.

— Ай, и руби мою голову, ежели разрыв-трава на такие мудрости подвигает, значит, есть в этом суть великая, небесная, — склонился Кощеюшка перед грозным царём.

Задумался царь сирийский. Мудр ли тот, кто себе мудрость травой добавляет? Чья у него мудрость? Своя, личная или чужая? Думал-думал, аж лоб под тюрбаном взмок от пота горючего. Наконец, придумал! Мудр тот, кто любую мудрость, даже небесную, себе во благо использует. Он и говорит Кощеюшке:

— В моём царстве чтут гостеприимство. Казнить гостя заморского — грех. Посему, рассужу я тебя по особому — получишь ты разрыв-траву, если доставишь мне кумыс-колу от монгольского царя. Он головы рубит охотникам за кумысом ещё быстрей, чем я. Никто из царства монгольского живым не возвращался. Так ты сам себя жизни лишишь, закон мой соблюдёшь, а моей жестокости в том не будет.

Верней смерти нет. Вольному — воля!

— Что же это за кумыс-кола, неужто, сильней разрыв-травы? — вопросил Кощеюшка.

— Есть у царя монгольского кобылица Акхак-Кола. Даёт она кумыс, от коего багатуры монгольские в силу превеликую входят и нраву становятся свирепого.

— Снесут багатуры мне головушку и сгину я от буйства монгольского удалого, даже счастья своего с царём тамошним не попытаю.

— Не имай тревоги путник, дам я тебе чёрное золото своей земли.

Из него делают зелье особое, огневое. Зельем тем сжигает монгольский царь города непокорные. Людей торговых с золотом черным велено незамедлительно к царю доставлять и беды им не чинить.

Хлопнул царь сирийский в ладоши, и притащили слуги бочку немалую.

Сомнение Кощеюшку взяло. Его-то дух земной может и доставит в земли монгольские, а сдюжит ли зараз и бочку прихватить?

Для верности влез он на бочку, да дыхнул из пузыря духа земного.

Очи же свои зажмурил, чтоб не умыться слезами. Слышит, крик вокруг великий, кони ржут, оружье звенит. Страшно было очи открывать, да пересилил себя Кощеюшка — огляделся. Сидит он на бочке прямо посреди становища монгольского перед шатром, рядом кострища пылают, страхолюдины какие-то в бубны колотят. Огромен шатёр! Цельная гора из жёлтого шёлка. А за ним сеча бушует лютая — войско монгольское град приступом берёт. Сабельки вострые блестят аки море пенное вокруг стен высоких. Воют монголы почище волков, тараны катят, стрелы тучами пускают. Оборонцы не робеют — в ответ вар со стен льют, каменья бросают. Кинулся Кощеюшка к шатру царя монгольского искать. Только от бочки отошёл, тут на неё здоровенный каменный кус да и упади. Разлетелась бочка клёпками во все стороны, хлюпнула из неё грязь чернее ночи. Не слукавил сирийский царь — занялась огнём эта грязь почище лесного пожара. От жару нестерпимого запылал шатёр.

Тушили, тушили его монголы, да ничего не помогло, сгорел диковина матерчатая. Схватили Кощеюшку багатуры, хотели ему голову рубить, как поджигателю подлому, да тут подъехал на саврасом жеребце сам монгольский царь. Свиреп и дик он был лицом от потравы неслыханной, которую Кощеюшка ему учинил. Шатёр-то был не простой, с боем взят у китайского императора. Дорожил им царь пуще казны своей.

— Не злодей я! — взмолился Кощеюшка. — Послан сирийским царём вспоможествить тебе, монгольский царь, врагов побити. Чёрное золото с собой вёз для подношения. Нет моей вины в поджоге дома твоего.

Царь монгольский как это услышал, так и приказал багатурам сабли отпустить. Дело бранное для него было завсегда важнее тряпки шёлковой хоть и китайской. Выслушал он сказ Кощеюшки о путешествиях его волшебных и говорит:

— Верю я тебе, урус. В лагерь мой сокол не пролетит, мышь не проскочит, а ты сумел целую бочку чёрного золота притащить. Стало быть, ты могущественней любого багатура, а посему не зазорно будет такого мужа наградить кумыс-колой, хоть ты и не монгол. Награды мои за заслуги, а не по праву рода. Готов ли ты мне службу сослужить?

Смотри, за плохую службу награда тоже немалая — смерть.

Боязно стало Кощеюшке, трудна видать служба, если никто из царства монгольского не возвернулся, да делать нечего, снял он шапку с головы, бросил её наземь и ответил:

— Или слава прилетит или голова слетит! Загадывай, царь, службу любую. Всё выполню.

Любо стало царю храбрость такую видеть. Сказал он Кощеюшке ласково:

— Далеко отсюда, за моря широкими, горами высокими, лежит греческое царство. Давным-давно жил там великий силач. Говорят, что мог он одним мизинцем корабль на воду спустить, а двумя руками землю через небо перевернуть. Звали силача Архимед. Узнай, в чём была его сила. Хочу, чтобы мои воины такими же сильными стали.

Пуще прежнего испугался Кощеюшка. Это чтобы доподлинно узнать про силу давешнюю, надо в те стародавние времена податься. Как же можно время назад воротить? Даже ежели такое духу земному под силу, всё равно беда будет. Такой силач и слушать не станет, прихлопнет аки муху. Да делать нечего — назвался гвоздём, не гнись под битьём.

Поклонился он в пояс царю монгольскому, подумал об Архимеде, да дыхнул из пузыря бычьего.