Сборник рассказов - [14]

— Мужик, тебе че?

— Мужики в колхозе! — Привычной фразой блатных ответил Вован.

— А я говорю — мужик! — Здоровенный детина недовольно насупился, и Вован чисто интуитивно понял, что лучше не спорить.

— Пацаны, я того, типа с праздником поздравить…

— Это кто тут пацаны?! Разуй глаза, мужик. Перед тобой деды! Какого хрена надо, спрашиваю?

— Служил я раньше здесь, вот, решил проведать…

— Так бы раньше и говорил, а то, пацаны, с праздником…

Казалось известие о том, что он ранее проходил службу в данном подразделении расставило все по местам: пакеты разгрузили, Вована усадили на почетное место, налили «штрафную», выпили.

— Так говоришь, два года тарабанил в этой казарме?

— Нет, не два. Вернее, два, но не года, а месяца.

— Это как?

— С уголовки бумаги пришли, и меня передали ментам…

— И посадили? — Поинтересовался один из солдатиков, по мечтательному тону которого было понятно, что он еще не определился куда податься после дембеля, в милицию или в бандиты.

— Нет, на зону я попал гораздо позже, а тогда откупился и от прокурора, ну и, заодно, и от армии, — самодовольно похвалился Вован.

— Так, выходит, ты прослужил всего два месяца? — Спросил все тот же переросток, который явно был здесь за главного.

— Типа того.

— И ты, салага, осмелился сидеть за одним столом с дедушками?!

Такого поворота событий Вован никак не ожидал.

— Какой я салага! Да я вам в отцы гожусь! В натуре, охренели…

Вован был крупным мужчиной, но, тем не менее, мощный удар в лоб сшиб его с табуретки, как подростка. Он неожиданно понял, что кружащиеся перед глазами звездочки после тумаков в мультиках рисуют не зря.

— Быки! На кого руку подняли?! Да у меня за воротами джип полный братвой! Да мы вас…

Следующий хук вновь поверг начавшего подниматься «авторитета» на пол и не дал закончить угрозу.

— Это ты правильно сказал: за воротами. Там может быть ты и крутой. — Двадцатилетний «дед» был само спокойствие. — А здесь ты — зеленый салабон, потому как на территории воинской части ни биологический возраст, ни тюремный стаж не имеют ни какого значения. Важен лишь срок службы. А у тебя он всего два месяца.

— Я начальству вашему жаловаться буду, — совсем не по-бандитски протянул Вован осторожно ощупывая расквашенный нос.

— Ты, наверное, еще не понял как попал? Мы тебя сами командирам сдадим, как лазутчика, проникшего на территорию секретной части. Только предварительно все кости тебе переломаем, потому что ты сопротивление оказывал при задержании. А если выяснится, что ты и правда бандит, тем лучше. Тогда за твое задержание кроме благодарностей еще и отпуска заработаем. Но это потом. А сейчас праздник, все-таки. И раз уж ты, салага, имеешь честь присутствовать на нашем скромном банкете, то, давай, развлекай дедушек…

И Вован развлекал. С табуретки читал стишки и пел дембельские песни. Те же самые, что когда-то не допел. Изображал зайку-попрыгайку, объявлял от имени ИТАР ТАСС сколько дней осталось до приказа…

Ближе к утру обильные возлияния возымели действие. Юные «деды» заснули. Затаив дыхание, на цыпочках, Вован покинул «Комнату досуга». А потом бежал до самого джипа. И пока он судорожно тряс задремавшего водилу, чтобы тот быстрей заводил и мчал домой, пьяный капитан с КПП радушно приглашал приезжать еще, мол, завсегда дорогим гостям рады, и долго махал на прощание быстро удаляющемуся внедорожнику.

Кошмар

Прапорщику Цапцарапкину приснился страшный сон. Будто служит он в таком месте, где украсть ничего невозможно. Целый день бедный прапорщик переходит из помещения в помещение, но нигде не удается хоть что-нибудь свинтить, оторвать, отколупнуть, не говоря уж о просто взять и прикарманить. Все кругом монолитное и прочное. А после службы он идет в клуб прапорщиков-несунов. А там как всегда собрание. Все поочередно встают и докладывают, что удалось за день умыкнуть с вверенного объекта. У большинства рожи толстые, нажратые, лоснящиеся. Попадаются и худые физиономии, но это не из-за неумения воровать, просто конституция не позволяет нажрать нормальную харю. У Цапцарапкина с рожей все нормально. Нажрата даже побольше, чем у некоторых, а вот с докладом…

И когда до него дошла очередь поведать о своих трудовых подвигах, он встает и молча разводит руками. Что тут началось! Со всех сторон стали доноситься гневные реплики:

— Да, как ты смел явиться, ничего не своровав?!

— Позор всего нашего сообщества!

— А еще рожу нажрал, как у порядочного прапорщика!

— Гнать его из наших рядов!

На первый раз простили. Отделался выговором с занесением. И пообещал непременно исправиться.

На следующий день Цапцарапкин захватил из дома инструменты (на новом месте службы даже таковых не имелось, иначе никаких проблем и не было бы, ведь инструменты — это предметы, на которые в первую очередь обращает внимание нормальный прапорщик на предмет их приватизации). Целый день, обливаясь потом, пытался он хоть что-нибудь добыть. Тщетно. А когда понял, что опаздывает на собрание, побросал инструменты и бегом пустился в клуб.

Дело в том, что ему снилось так, что это на службу можно было опаздывать или, вообще, не ходить, а вот явиться не вовремя на заседание клуба — все равно что родину предать. Цапцарапкин еле успел. Входит, а там его только и ждут. Члены клуба сразу все поняли. Горе-несуну даже не пришлось разводить в стороны пустые руки.