Сборник памяти - [135]

Вот это, это запоминается.

Вот это обеспечивает ту самую «связь времен», утраченную многими нынешними моими современниками, весьма часто толкующими о чем-то не о том. Не о том, что волновало Чехова, творчеству которого Чудаков посвятил изрядную часть своей жизни. Или о том, что заботило великих собеседников Александра Павловича – Виноградова, Бонди, Шкловского, с которыми Чудаков встречался и разговаривал на протяжении многих лет, записывая по свежим следам эти бесценные разговоры.

И уж не на него ли глядя, я внезапно вдруг понял, что, пожалуй, не только в коммунистах дело, которые в семнадцатом году вдруг взяли да захапали огромную прекрасную страну, которой жить бы да жить, как все люди в мире живут, – размножаясь, богатея, изживая дикость, злобу, страх, невежество? И о том еще я думаю, вспоминая Александра Павловича Чудакова, что сволочи приходят и уходят, а Россия, законным и хорошим сыном которой он был, остается навсегда.

9 января 2013, Москва

Мария Чудакова Мой папа Александр Чудаков

Я пойду на речку Истру,

По теплу ее скучая,

Наберу воды канистру,

Вскипячу ее для чая,

Над кипящим самоваром,

Над теплом его и паром

Никогда не буду старым,

Никогда не буду старым…

А. Городницкий

Когда я в 2008-м начала думать, о чем бы мне хотелось рассказать на вечере в ИМЛИ, посвященном 70-летию Александра Павловича, я начала понимать, что пора, наверно, писать воспоминания, хотя я и не вела дневников. Рассказывать надо всё, начиная примерно с моих лет пяти, так как времени мы проводили вместе очень много – я была «папиной дочкой», он всюду, сколько мог, таскал меня с собой (и на себе).

Наш с ним спортивный досуг был достаточно экстремальным – мы не просто гуляли в Серебряном бору: папа погружался в прорубь (вместе с другими «моржами»), а я наблюдала. Еще катались часто на лыжах – почему-то всегда в морозы.

Плавать учились так: Гагры, мне 9 лет. Мы приходили на бетонный пирс, и с него папа бросал меня в воду. (Я практически не умела плавать, но его это не смущало.) Мама доверяла меня папе, знала, что он меня не утопит, но на пляж с нами не ходила («не могу смотреть, как вы далеко заплываете»).

Вспоминаются постоянно копошащиеся дома под ногами щенята и котята. Котята регулярно рождались у сибирской пушистой кошки Фени (папа и мама сами принимали несколько раз роды), прожившей с нами 17 лет, щенята же поступали с определенной периодичностью – их приносила я или папа или мы вместе с каких-то помоек, завшивевших, отмывали дустовым мылом и потом кому-то находили новых хозяев, а кто-то оставался надолго – например, черная, как вороново крыло, дворняга Жучка.

Жучка была необычайно любвеобильной, регулярно «сбегала со двора» и часто беременела (это называлось «снова-готово»).

Один раз родилось восемь щенят, и эти мультяшного вида комочки черной плотной стайкой долго (до трех месяцев – только тогда начинали потихоньку пристраивать в хорошие руки) носились взад и вперед по нашему длинному коридору с книжными стеллажами.

Я часто думаю: как мама все это выдерживала?

Александр Павлович самым важным делом в воспитании детей считал личный пример. В моем детстве были: совместное плавание, велосипед, катание на лыжах и чтение вслух – как можно раньше.

Раньше – это лет с трех. Очень рано в простой и доступной форме папа объяснил мне разницу между стихотворными размерами. Это очень помогло мне во всех классах школы. Также он рано научил меня сочинять в рифму, что часто помогало на разных вечеринках в компаниях.

По любимой привычке воспитывать личным примером папа часто сочинял так называемые оды. Сочинял он их и на мои дни рождения, не ежегодно, но к важным датам – на 12-летие, на 18-летие… Моими любимыми строками были такие:

Много лет уж нашей Мане,

Ее баба моет в бане,

Потому что Казахстан

Не представил Мане ванн.

(В Северный Казахстан я в детстве уезжала летом к деду и бабе; потом они переехали в Москву.)

Оды на юбилей родственников Александр Павлович сочинял всегда в метро, когда мы с ним ехали в гости. Заранее сочинять не любил («нет смысла»), но всегда заранее собирал минимальную информацию о виновнике торжества. Ода была, как правило, длинная, склеенная из отдельных листов. То есть сначала он быстро, почти сразу набело, писал, потом все листы склеивал, и получался свиток. Скотч в те времена (70-годы) не всегда продавался, так что с собой в метро брали простой клей.

Чтение всегда сопровождалось громом аплодисментов, и оригинал оставлялся адресату (так что многие оды так и остались в единственном экземпляре).

Папа объяснил мне, что научиться сочинять оды легко, только надо запомнить несколько простых правил: тщательно выбрать размер (то есть сочинить первую строчку), знать основные факты жизни героя, а также стараться придумывать небанальные рифмы. Тогда всем интересно слушать.

А где же взять небанальные рифмы? Считалось, что читая с детства стихи, приобретаешь не только общую культуру, но и привычку мыслить стихотворно.

Еще считалось, что стихи лучше всего учить с ребятенком наизусть – чем больше, тем лучше. И был очень грустный для детской души Есенин – Утром в ржаном закуте… Семерых ощенила сука, Рыжих семерых щенят… Семерых всех поклал в мешок…