Сборник № 17. Современные метафизики II - [30]
1. Как было уже упомянуто, «мир описания» дает только отвлеченную, неадекватную картину существующего, ибо он совсем не отвечает основному устремлению познания к индивидуальности и познавательно возникает лишь из побуждения экономически-прагматического характера. Только что развитое представление о бытии служит новым и притом окончательным подтверждением такого приговора. Действительно, «мир описания» характеризуется повторным процессом интерполяции между двумя различными моментами третьего момента, неспособным объяснить наличность дискретной и более уже не делимой индивидуальности; между тем как бытие по своему существу есть повторный процесс самопредставительства или самосознания вполне уясняющей и обосновывающих наличность неделимых дискретностей152. Далее, «мир описания» есть «мир каждого»153, «любая избираемая мною точка зрения приводит меня к тому же самому идеальному результату, если только я продолжаю этот процесс описания»; между тем как истина имеет всегда чисто индивидуальную форму и открывается только индивидууму в его высшем индивидуальном воплощении. Наконец, «мир описания» есть мир, внутренне объединяющийся отвлеченной схемой закономерной «инвариантности», тогда как бытие объединяется телеологическим единством: в нем «истинной множественностью является множественность индивидуальных самостей, вообще в их совокупности составляющих индивидуальное индивидуального, абсолютное»154. «Для своего полного выражения наша наличная воля требует не только содержаний или фактов, подлежащих различению, а других воль, иных по сравнению с этой нашей наличной и сознательной волей, других целей, чем те, которые занимают нас в пределах данного сознательного мгновения. Наша реакция на предстоящий нам мир может получить рациональный и определенный характер и согласоваться с долгом лишь в том случае, если мы будем познавать не просто другие данности, иные по сравнению с сознательно наличными в данный момент, а другие жизни, самости, иные, чем наша собственная конечная оболочка155. Стало быть, мир описания, будучи взят, как таковой, ни в коем случае не знаменует собою целой истины. Он нуждается в том, чтобы быть истолкованным в терминах мира оценки»156. «Подлинный мир, мир ценностей или оценки, будучи адекватно рассматриваем глазами абсолютного постижения, является миром самостей, образующих в единстве составляемой ими системы единую самость. Этот мир открывается подобному постижению как социальный порядок»157. И это тем более верно, что и сам отвлеченный и схематический «мир описания» определяется, в конце концов, в существе своем ценностно-волевым мотивом и социальными потребностями; и «его происхождение было социальным»158.
2. Социальная обусловленность нашего познавательного и всякого иного отношения к миру сказывается прежде всего в следующем: «наша вера в реальность природы, если под природой разуметь царство физических явлений, известных общему восприятию и науке, нераздельно связана с нашей верой в существование наших ближних. Ни одна из них не может быть понята в отдельности от другой. Какова бы ни была та более глубокая реальность, которая лежит за природой, наша природа, царство материи и законов, с которой имеет дело наша наука и наши общераспространенные мнения, есть область, которую мы воспринимаем как известную уже или доступную познанию для различных людей как раз в том же самом смысле, в каком мы считаем ее известной или доступной познанию для нас самих в частности»159. «Царство физических явлений, каково бы ни было внутреннее бытие, лежащее за ними, является для нас, первым делом, подобным общим царствам человеческого опыта. От этого замечания зависит истинное определение того, что мы называем природой»160. Наши же ближние «познаются» как реальности, обладающие своей собственной внутренней жизнью, потому, что они представляют собою для каждого из нас бесконечную сокровищницу всевозможных идей. Они отвечают на наши вопросы; они сообщают нам новости; они дают пояснения; они передают суждения; они дают выражение новым комбинациям чувств; они рассказывают нам истории; они спорят с нами, дают нам совет; … наши ближние доставляют нам постоянно нужное нам добавление к нашим собственным отрывочным мыслям; т. е. они помогают нам узнать, что представляет собою наша собственная истинная мысль. Эта наша более полная мысль, будучи нашей сокрытой реальностью, будучи искомым объектом в тот момент, когда мы обращаемся за помощью к нашим ближним, предстает и сообщается нам как-либо чрез посредство их действий. Таким образом, мы воспринимаем сначала эту мысль как нечто, обладающее реальностью вне нас, а именно в душах наших ближних; и уже потом она становится налична в нас, именно, как наша собственная сознательная мысль. Вот каким образом должны мы усвоять реальность наших ближних. Это – тот путь, на котором общая категория долга достигает в мире оценки тех специальных условий, которые обеспечивают для нас познание отдельных фактов, воплощающих волю»161. Наш ближний являет собою «местный центр сообщения нам мыслей, есть двигатель идей»
