Сборник № 13. Современные метафизики I - [27]

.

Категория причинности представляется у Ренувье весьма неясной. Он толкует ее то в духе Мэн-деБирана, то в духе Юма, то в духе Канта. То мы должны понимать причинность по образу и подобию волевого акта, то Ренувье подчеркивает чисто эмпирическую, не необходимую природу причинности, то он признает в ней априорную категорию. He может быть сомнения, что для Ренувье причинность не должна иметь значение необходимой формы познания, ибо главное обоснование ее, по Канту, строится на сплошности опыта, а Ренувье именно эту сплошность принципиально отрицает, справедливо указывая на то, что допущение ее неизбежно приводит к детерминизму. Равным образом Ренувье не учитывает того обстоятельства, что и для Канта нет априорной необходимой связи между данным событием А и предшествовавшими ему известными нам условиями α β γ, но есть априорная необходимость в том, чтобы данное событие вообще имело строго определенные условия для своего возникновения. Последнее категорически отвергается Ренувье.

Чтобы объяснить изменение, Ренувье считает недопустимым разлагать его на бесконечное число степеней, так же как пространство и время (по закону числа), ни слагать из ряда моментов неподвижности, как в кинематографе, но считает нужным слагать всякое заметное изменение из ряда минимальных изменений, между которыми есть скачки. Остается совершенно непостижимым, почему бы этим изменениям нельзя быть снова разложенными на еще меньшие. Ренувье рассуждает сходно с Юмом, который подобным же образом слагал пространство из минимально ощутимых ломтиков (minimum visibile). Правда, Ренувье считает элементарные ломтики времени, пространства и изменения лежащими далеко ниже порога сознания, но все же он тем самым допускает в природе абсолютно малые размеры. Кто может поручиться, что человек или высшие существа, если не невооруженным глазом, то при помощи технических приспособлений (каких-нибудь микрометров), косвенным образом не найдут возможным разделить minimum divisibile? Ренувье скажет, что такое предположение фантастично, что практически невозможно дойти до minimum'a делимости пространства времени и изменения, но это не устранит указанной выше несообразности – нарушения закона относительности: сплошность и прерывность, единство и множество – понятия соотносительные, разрыв между ними ведет к противоречию. Прерывы, скачки и пустоты в природе немыслимы, если их понимать в абсолютном смысле слова – in mundo non datur hiatus во времени и saltus в пространстве.

Гносеологический волюнтаризм Ренувье, родственный прагматизму Джэмса и учению о трансцендентном долженствовании Риккерта, исходит, как мы видим, из положения, что суждение есть акт воли, и притом, свободной принять его или отвергнуть. Отсюда Ренувье выводит, что даже гносеологическая необходимость не имеет объективно принудительного характера до тех пор, пока мы не поверим в истинность суждения, не примем его. Если признать, думает он, что все наши суждения, и истинные, и ложные, суть акты необходимые, то придется устранить критерий для различия истинного и ложного, ибо история философии показывает, что за объективно необходимое принимают во все времена прямо противоречащие суждения. Отсюда вывод: добровольное принятие суждения свободным актом воли, свободная вера в его истинность – единственное условие для существования науки, которая зиждется на вере. Только непосредственные чувственные данные навязываются помимо веры, только в них не сомневается ни один скептик, все остальное предполагает добровольную веру в тезисы реальности. Эта теория поражает своею неубедительностью. Без сомнения, всякое высказывание есть не только интеллектуальный, но и волевой акт. Из этого, однако, отнюдь не следует, что это – акт свободной воли. Бесспорно, от моей воли зависит принять или отвергнуть необходимое суждение (например (1+1=2), однако, разве следует отсюда, что некоторое соотношение субъекта и предиката не навязывается мне при этом принудительно. Но в таком случае нужно признать, что все суждения (и истинные, и ложные) совершаются по необходимым психологическим законам природы? Да, это необходимо допустить – различие между истиной и заблуждением при этом сохранится вполне, ибо 1) суждение, кажущееся истинным, но ложное по существу, может быть исправлено умственной поверкой, сличением данных опыта и коллективной поверкой и опытом других людей; 2) критерием истинности суждения все же остается его свобода от противоречия и согласование с опытом, независимо от того, из какого психологического источника, свободного или необходимого, оно произошло, оценка его истинности не имеет никакого отношения к его происхождению. 3) Предопределенность в развитии знания у отдельного человека или человечества, которая признается детерминизмом, отнюдь не есть гносеологический фатализм, как понимает его Ренувье. Если можно спорить о моральном прогрессе человечества, то его интеллектуальный прогресс вне сомнений. В этом прогрессе нет логической необходимости, как и во всяком процессе природы, но по мере организации всей человеческой науки в одно соборное целое он приобретает все большую и большую вероятность. В самом темпе движения научной мысли заметно все возрастающее ускорение. В частности в истории философии прогресс совершается гораздо медленнее, чем, например, в технике, но и он обеспечивается тем, что человечество может не только углублять и расширять проблему истинного познания, но путем психологического изучения заблуждения, путем раскрытия механизма логики чувств и внесения поправок в процесс познания благодаря изучению факторов, препятствующих строго логическому развитию мысли, ускорять наступление вечного мира в философии, который, конечно, все же является лишь бесконечно отдаленной точкой в непрестанном движении, ибо наука и познание по самой своей природе не завершимы, а мир есть вечная проблема. 4) Если в самой структуре познания нет объективно принудительных поводов к признанию необходимости, то надо сказать, что их вовсе нет. Между тем, Ренувье делает исключение для непосредственных данных сознания