Сборник № 11. Теория познания и точные науки - [40]

Итак, мы пришли к тому выводу, что уверенность в существовании чего-либо вовсе не равнозначаща с возможностью получения его в опыте. Если мы теперь вернемся к нашей проблеме, то мы можем весьма упростить все предыдущие рассуждения наши, воспользовавшись нашими вспомогательными понятиями. Мы говорим: существование (в общем смысле; проблема математического существования здесь исключается) есть измерение, не содержащееся в измерении, которое охватывает одни абстрактные понятия, и поэтому в отношении к этим последним трансцендентное. Мотив же, почему мы рассматриваем это измерение, как латеральное к абстрактным понятиям, заключается в следующем.

В впечатлениях, которые мы получаем благодаря нашей восприимчивости, мы не только констатируем некоторую формальную определенность, обязанную своим происхождением именно тому, что эти впечатления вовсе не могли бы стать явлениями, если бы они не соответствовали нашей чувственности и нашему разуму, но замечаем к тому же и некоторый материальный порядок, не зависящий от нас. Эти материальные точки опоры объединяющей деятельности нашего сознания мы назовем экзистенциальными инвариантами в нашем познавании. Совокупность этих инвариантов есть мир объектов, внешний мир. Таким образом внешний мир нам дан всегда только как модификация нашего сознания. Но о том обстоятельстве, что он содержит одним измерением больше, чем субъективное, мы узнаем потому, что мы находим в нем порядок, который мы можем только себе представить, но не создать из априорных оснований.

Мы не можем, например, из первых положений этого порядка вывести последующие, как это всегда бывает возможно во всех априорных системах, строй которых определяется нами самими. Итак, вызывающее раздражения нечто есть логически не что иное, как общая, привнесенная нашим мышлением к материальным инвариантам причина; или, выражаясь проще: хотя и остается неизвестным, что такое объект в себе, он все же обнаруживает свое присутствие при посредстве общеобязательной и необходимой связи данных восприятий, основания для которой не заложены в формальной закономерности нашего познавания. Резюмируем. Если мы в нашем опыте различаем субъективную и объективную части, и последней приписываем независимое от нас существование, то это только комплексное выражение, ибо за пределы субъекта мы выйти не можем, потому что мы не можем выпрыгнуть за пределы наших средств мышления. Мы хотим этим комплексным выражением только намекнуть на то, что та или другая составная часть опыта содержит такие внутренние систематические определения, которых субъективная закономерность нашего мышления не может развить из себя, а должна только признать, как факт. Такие определения не могут поэтому входить в измерение субъективного. «Нечто в нас, упорядочивающая причина которого не заложена в нас», – такова та функция, быть носительницей которой является целью трансцендентной причинности.

4

Перехожу к последней из подлежащих рассмотрению проблем, – к проблеме совмещения причинности природы с причинностью свободы. Надо думать, что проблема эта казалась бы менее трудной, если бы постоянно помнили о том, что она предполагает как фактически данное. Аналогично предыдущим проблемам, этим фактически данным является совместное существование различных определений – в данном случае определения природы и определения свободы – в одном и том же предмете. Трансцендентально это может происходить следующим образом. Все явления содержат в себе a priori указание, воздействующее на нечто, а также форму чувственности и рассудка, а все действия носят a priori форму воли; без этого первые не были бы явлениями, а вторые – действиями. Но поскольку действие есть предмет сознания, оно необходимо получает форму явления. Таким образом всякое сознательное действие есть явление и всякое желаемое явление имеет свою волевую сторону. Таким образом существуют вещи, характеризующиеся формулой размерности, куда входят как измерения явления, так и измерения воли. Так как область явлений есть, как мы видели, область третьей ступени и так как для рассматриваемых здесь вещей сюда присоединяется еще одно измерение, то волевые акты как явления суть трансцендентальные величины четвертой ступени. Для определения причинных отношений, в которые могут входить эти величины, мы рассмотрим сначала одну иллюстрацию, один «образ» (в смысле Герца) в воззрении причинности явлений, физической причинности. Символом этим пусть послужит прямая линия. Наше право воплощать причинность в прямую линию заключается в том, что и прямая и причинность принадлежат к одному общему типу систематизации, который можно было бы назвать линейным. В прямой линии я из данной начальной точки не могу прийти, не выходя из области одного измерения, к точки С иначе, как только пройдя через точку В, в В – иначе, как только пройдя через точку А, и так далее. Так же обстоит дело и с причинностью. Причинность есть аналогия опыта, предписывающая какой-нибудь независимый от других ряд состояний рассматривать так, что каждое состояние составляет достаточную причину для наступления соседнего состояния. Понятие причинности есть, как это иногда формулируют, логическое понятие функции в его применении к последовательности и сосуществованию, как к логически необходимым формами внешнего мира. «Способ этого применения определяется требованием однозначности; поэтому одно состояние есть линейная функция другого состояния. Но рассмотрим физическую причинность, которая утверждает, что в независимом ряде состояний конфигурации в два произвольных момента времени являются определяющими для конфигураций какого-либо другого момента времени. Какому закону образования следует в таком случае наш ряд? Вернемся к нашей прямой линии и допустим, что мы должны пройти ее в данном направлении. Отметим начальную точку первого шага знаком 0, конечную точку того же шага – знаком 1, конец второго шага – знаком 2 и так далее. Промежуток между 0 и 1, примерно, мы можем представить себе заполненным рациональными числами от 0 до 1. Тогда ни одна точка в линии не останется без своего знака. Приурочение же этих знаков к точкам пусть регулируется точным законом образования, и именно следующим: всякая относительно позже пройденная точка получает знак ближайшей большей величины сравнительно с тем, который получает относительно раньше пройденная соседняя точка. Может ли быть применена та же точка зрения и к рассмотрению причинности внешней природы? Если рассматривать только физическую причинность, то мы должны принять за аксиому, что в каждый момент мирового процесса все состояние данного момента есть достаточное основание для всего непосредственно следующего за сим состояния. Аналогия причинного ряда с тем, что мы приняли для прямой, была бы полная, если бы удалось доказать, что каждой относительно позднейшей точке причинного ряда соответствует ка-кой-то плюс сравнительно с предшествовавшей ей точкой. Но весь ряд физических процессов имеет в каждый момент абсолютную предопределенность оттого, что в каждый момент ему идеально соответствует определенное значение известной величины, которую называют энтропией. Закон, однозначно определяющий этот ряд величин, заключается, по Больцманну, в том, что во всех этих процессах происходит переход от состояния меньшей к состоянию большей вероятности. Так как мы должны все процессы мыслить непрерывными, то мы должны принять, что происходит постоянно смена одного состояния бесконечно меньшей вероятности, на другое состояние бесконечно большей вероятности. Таким образом различие в вероятности между двумя соседними состояниями оказывается меньше всякого измеримого числа. Мы можем поэтому всякому состоянию в ряде физической причинности приписать идеальную численную величину и сказать, что для каждого относительно более позднего состояния эта численная величина должна быть больше, чем для каждого относительно более раннего. Этот непрерывный рост вероятности фаз мирового процесса или этот непрерывный рост энтропии есть полное определение физической причинности и может рассматриваться, как наиболее совершенная ее конструкция. В этом причинном ряде, следовательно, всякое место точно определено a priori; свободе или, выражаясь положительно, детерминированию каким-нибудь другим принципом, кроме роста вероятности, здесь нет места. Но антиномия от нас требует, чтобы мы мыслили этот порядок осуществленным везде, т. е. не оставляя в нем ни одной точки неопределенной, и тем не менее материал этого порядка, т. е. отдельные его состояния, мыслить определенным не только этой физической причинностью, но, кроме того, еще и некоторой другой, так называемой интеллигибельной или умопостигаемой причинностью. Отрицательной предпосылкой здесь, очевидно, является мысль, что при этой причинности отношение ко времени отпадает: если бы оно оставалось, то не было бы никакого смысла говорить о другом еще возможном порядке, так как есть один только порядок времени, а причинные явления находятся с этим последним в однозначной связи. Но вместе с отношением ко времени отпадает и отношение к чувственности и к возможному опыту, т. е. к понятию определенности явлений согласно законам рассудка. – Чтобы иметь возможность применить здесь наше вспомогательное средство, вернемся еще раз к «образу» причинного ряда, к прямой линии. Расположение точек в линии по системе смены соприкасающихся точек в одном направлении здесь не единственно возможное. Внесем сначала в наш образ, представляющий здесь причинность, еще одно измерение, соответственно тому обстоятельству, что и феномены воли имеют одним измерением больше, чем феномены явлений (Erscheinungsphänomene). Мы переходим тогда от линии к поверхности. Не трудно заметить, что здесь переход от одной точки к другой вовсе уже не принудителен и потому не определен однозначно, ибо мы можем при всяком переходе избрать любой окольный путь по плоскости. Однако такая незакономерность не составляет еще всего смысла свободы; свобода от чего-либо есть всегда и свобода к чему-либо, а эта последняя есть всегда только необходимость особого рода. Рассмотрим поэтому, позволяет ли нам принятие нового измерения в наш образ определять все точки линии в другом еще отношении, кроме указанного выше. Это возможно. Я могу получить все точки линии при помощи конструкции, которую Мебиус весьма наглядно назвал «сетью». Суть этой конструкции заключается в том, что к трем точкам А, В, С, лежащим на одной прямой, можно всегда найти четвертую, но всегда только одну точку, обладающую известными свойствами. При помощи этой новой точки и двух старых можно, при соответственных условиях, найти опять одну точку и так далее, так что, в конце концов, из трех данных точек можно получить все точки нашей прямой, что, впрочем, представляет лишь специальное применение одного основного правила геометрии положения.