Сбиться с пути - [2]

— Мы уповаем на волю Божью, — немного неуверенно ответил Хол. Его идеализм никогда не выдерживал столкновений с прагматизмом Кейджа. Лишь только Хол думал, что данное условие неоспоримо и безупречно, как появлялся Кейдж со своими убийственными аргументами. Подобно землетрясению, Кейдж провоцировал трещины в незыблемом фундаменте мировоззрения Хола. Тот часто упоминал это обстоятельство в своих молитвах и в итоге пришел к выводу, что Господь использует Кейджа, чтобы испытать его. Или же проницательность Кейджа — дар дьявола, вознамерившегося его искусить? Его родители не сомневались в последнем предположении.

— Ладно, мне хочется верить, что у Господа окажется больше здравого смысла, чем у вас.

— Достаточно! — резко произнес Боб.

Кейдж сгорбился и поставил локти на стол, поднося кофейную чашечку к губам. Он не использовал для этого ее маленькую, изящную ручку. Дженни вообще сомневалась, смогут ли его длинные пальцы протиснуться в узкий изгиб фарфоровой ручки. Он держал чашечку, обхватив ее обеими руками.

Кейдж казался не на месте в этой кухне в доме приходского священника. В кухне с накрахмаленными пышными занавесками на окнах, пастельных тонов линолеумом и стеклянными дверцами уставленного фарфором серванта, где бережно хранилась посуда, которую дозволялось использовать только по праздникам.

Кейдж словно съеживал помещение кухни, делая кричащим ее буржуазный уют. И вовсе не потому, что его фигура была чрезмерно мускулистой или очень высокой. Физически Кейдж и Хол казались очень похожими. Издалека и со спины братья едва ли отличались друг от друга, разве что Кейдж был несколько крепче младшего брата. Однако эта дополнительная сила являлась скорее результатом разницы в образе жизни и занятиях, чем наследственной предрасположенности.

Впрочем, сходство между братьями на этом и заканчивалось. Главное различие между ними заключалось в позиции, отношении. Облик Кейджа не вписывался ни в одно помещение, и любая комната казалась маленькой, когда он входил в нее. Дженни порой думала, что он скорее был бы дома среди больших, открытых пространств прерий, где много неба и земли. Он словно нес в себе вольный дух, ветер свободы, скрывавшийся под полами его одежды и в непокорных волосах.

Дженни никогда не приближалась к нему настолько, чтобы удостовериться в этом, но ей казалось, что его кожа пахла солнечными лучами. Следы долгого пребывания на солнце проступали на его лице, особенно тонкая сеточка морщинок в уголках золотисто-карих глаз. Эти морщины делали его старше, чем он был. Однако он и в самом деле уже многое повидал в свои тридцать два года.

Сегодня, как и всегда с его появлением, готова была разгореться ссора, если не открытое противостояние. Строптивость и мятежный дух буквально шествовали за ним по пятам. Он был хищником, продирающимся сквозь джунгли, распугивая мирных обитателей, задирая робких пташек и выдергивая их перышки, нарушая тишину и порядок, даже не имея на то очевидных намерений.

— Ты уверен, что вы обговорили все детали встречи? — спросила Сара. Она была расстроена тем, что Кейдж испортил ее прекрасный прощальный ужин, специально устроенный для Хола, однако героически пыталась игнорировать своего непослушного сына и создать видимость порядка на потерпевшем крушение корабле.

Поскольку Хол обсуждал свои дорожные планы уже как минимум сотню раз, Дженни потихоньку принялась убирать со стола. Когда она склонилась к плечу Хола, чтобы забрать его тарелку, он взял ее руку, сжал, поднес к губам и поцеловал запястье, проделав, однако, все это, ни на минуту не прерывая своего вдохновенного диалога.

Ей хотелось бы наклониться и поцеловать его в затылок, прижать к груди, пригладить его белокурые волосы и попросить никуда не уезжать. Но конечно, она так не сделала. Подобное поведение выглядело бы вызывающим, и каждый за столом подумал бы, что она, вероятно, сошла с ума.

Дженни подавила нахлынувшие на нее эмоции и молча закончила убирать посуду в раковину. Никто не предложил ей помощь. Никто даже не взглянул на нее. Это была обязанность Дженни — убирать со стола и мыть посуду с тех пор, как она стала жить в пасторском доме.

Они по-прежнему продолжали беседу, когда через пятнадцать минут Дженни вытерла руки полотенцем, повесила его на крючок у раковины, осторожно открыла заднюю дверь и спустилась по ступенькам. Она прошла по двору и облокотилась на белый заборчик.

Стояла прекрасная ночь, почти безветренная, что было редким подарком небес в западной части Техаса. Лишь легкая песчаная пыль носилась в воздухе. Огромная круглая луна выглядела как сияющий стикер, который кто-то прикрепил к черному войлоку неба. Звезды, которых не затемняли городские огни, казались большими и близкими.

Это была ночь объятий, ночь поцелуев, ночь романтического шепота влюбленных. Совсем не ночь расставаний. И даже если бы прощанию и суждено состояться, оно должно было быть затоплено потоком страсти и сожалений, смягчено нежностью и лаской, а вовсе не обсуждением деталей предстоящего путешествия.

Дженни было немного не по себе, она словно ощущала неясное беспокойство, зуд, который не могла вполне идентифицировать.