Савва Мамонтов - [85]

Едва дотерпев до конца сезона, Шкафер ринулся в Москву. Он познакомился с Шаляпиным, уже прославленным и уже влиятельным, и очень скоро получил приглашение Мамонтова встретиться.

Рассказ Шкафера о первом свидании его с Мамонтовым так колоритен, так замечательно рисует характер Мамонтова, его повадку, что, право же, грешно передавать его своими словами. Свидание это происходило в знакомом нам доме на Садовой-Спасской. «Меня ввели в комнату, — рассказывает Шкафер, — где я не приметил роскоши обстановки. Пришлось подождать. У него происходило важное заседание с инженерами по постройке Архангельской железной дороги, которая подходила к концу. Я подумал, что по времени визит мой выходит неудачным, и не зайти ли в другой раз. Внезапно из маленькой двери, скрытой в стене, меня окликнул голос с легкой хрипотцой и кашлем астматического удушья: „Пожалуйте сюда“. Я оглянулся и стал лицом к лицу с Саввой Ивановичем Мамонтовым, которого я видел и раньше несколько раз и даже в Италии, в Милане, где он интересовался молодыми русскими и итальянскими певцами.

Он рекомендовался: „Мамонтов. Пойдемте поговорим“. Несмотря на его солидный возраст, все его движения, походка, манера говорить — все выражало огромную энергию и деловитость. Говорить пришлось недолго. Мамонтов любил быстро и энергично действовать. Он задал мне несколько вопросов: где я работал минувший сезон, был ли я в театре Частной оперы, что там видел, и слышал ли Шаляпина. Ясно помню, как его большие и выразительные голубые глаза внимательно и остро ощупывали, вернее, прощупывали меня, пытаясь заглянуть несколько дальше, глубже в душу артиста, в его человеческое „я“. Они ясно мне говорили: „Я хочу знать, кто ты на самом-то деле и можешь ли соответствовать тем моим театральным намерениям, которые меня в данную минуту интересуют“.

Вероятно, все во мне говорило, что я счастлив и рад поступить работать в Частную оперу, что я только и мечтаю о том, чтобы быть под руководством такого знаменитого человека, как он, и что Шаляпина я еще не слышал, но что он „дружески мне обещал говорить с вами“. — „Да, да, вы будете моим в опере помощником. Поезжайте к Клавдии Спиридоновне Винтер — она с вами подпишет условие — и зайдите к Семену Николаевичу Кругликову — он вас познакомит с подробностями репертуара, и прочее. До свидания, меня ждут“. Он пожал мне руку и так же быстро исчез в стену, оставив меня одного, в чаду мыслей и чувств, непонятных, неясных, путаных».

Подобная манера разговора, способность быстро принимать решения и тотчас же переключаться на другое дело очень характерны для Мамонтова. Во всяком случае, подобную же сцену описывает художник и архитектор Бондаренко:

«Работали на совесть. Савва Иванович постоянно заезжал в театр, интересовался. Меня он заставлял приезжать к нему ежедневно с рапортом о ходе работ. Рапорт делался обыкновенно за завтраком. Завтраки Саввы Ивановича были оригинальное, курьезное явление.

Представьте себе его большую столовую, где висели великолепные панно Васнецова, был огромный камин, цветное стекло^[87]. Громаднейший стол, где могли усесться семьдесят, если не восемьдесят человек. У стола Савва Иванович. Вокруг него дети. Кто-нибудь из знакомых художников обязательно: Коровин, Серов, Врубель, часто заходил Поленов. Певцы тут же сидят, инженеры. Разговор происходит перекрестный.

Савва Иванович спрашивает Кругликова: „Как партия прошла?“ В это время к Савве Ивановичу подходит лакей и говорит: „По телефону инженер спрашивает насчет вчерашнего“. — „Скажите: Петербург, 27, Вятка, 11“. „Скажите, все готово, можно приступать к настилке полов?“ — это ко мне. „Миша, как идет работа с плафоном?“ „Костя, нарисуй стену сегодня же“. Тут же инженеру Чоколову: „Не вышло, не вышло, обещали вы выпустить 17 вагонов, не вышло“.

И опять начинается деловой разговор. В это время его спрашивают насчет каких-то акций, он дает распоряжение, говорит: „Не нужно, нужно телеграмму дать… Пусть ее принесут мне, я подпишу“ — и т. д. „Плохо выучили, плохо выучили“, — обращается к певице, и т. д. И все замечания деловитые. Потом просит Семена Николаевича: „Может быть, вы как-нибудь убедите Беделевича, пусть он спрячет язык… когда поет, так язык всегда чувствуется“. И вот все время такие замечания»^[88].

Вернемся, однако, к Шкаферу, который, совершенно обескураженный, стоит в комнате дома Мамонтовых и, ничего еще не понимая, глядит на дверь, за которой скрылся Савва Иванович. Все было так необычно для него, так непривычно, так не похоже на то, что бывает всегда и всюду, когда артиста ангажируют в театр: никаких разговоров о гонораре, о возможности бенефиса или хотя бы полубенефиса. И потом, когда он был уже зачислен в труппу, — все разговоры были подчинены только художественным интересам.

Шкафер, конечно, несколько «усекновенно» передал свою беседу с Мамонтовым, ибо если Савва Иванович сразу же предложил ему стать своим помощником, то несомненно понял, что помимо энтузиазма Шкафер обладает еще и необходимыми знаниями и достаточной общей культурой, чтобы энтузиазм воплотился в реальные свершения.