Сатиры. Письма. Эпиграммы. Из Анакреона - [4]

Свободно станет играть, часть уйдет за темя

¹⁵⁰ В мешок. Дивится тому строению племя

Тебе подобных[142]; ты сам, новый Нарцисс, жадно

Глотаешь очми себя.[143] Нога жмется складно

В тесном башмаке твоя, пот с слуги валится,[144]

В две мозоли и тебе[145] краса становится;

¹⁵⁵ Избит пол, и под башмак[146] стерто много мелу.

Деревню взденешь[147] потом на себя ты целу.

Не столько стало народ[148] римлянов пристойно

Основать, как выбрать цвет и парчу и стройно

Сшить кафтан по правилам щегольства и моды[149]:

¹⁶⁰ Пора, место и твои рассмотрены годы,

Чтоб летам сходен был цвет,[150] чтоб, тебе в образу,

Нежну зелень в городе не досажал глазу,

Чтоб бархат не отягчал в летню пору тело,

Чтоб тафта не хвастала среди зимы смело,

¹⁶⁵ Но знал бы всяк свой предел, право и законы,

Как искусные попы всякою дни звоны.

Долголетнего пути в краях чужестранных,

Иждивений и трудов тяжких и пространных

Дивный плод ты произнес. Ущербя пожитки,[151]

¹⁷⁰ Понял, что фалды должны тверды быть,[152] не жидки,

В пол-аршина глубоки[153] и ситой подшиты,

Согнув кафтан, не были б станом все покрыты;[154]

Каков рукав должен быть, где клинья уставить,

Где карман, и сколько грудь окружа прибавить;

¹⁷⁵ В лето или осенью, в зиму и весною

Какую парчу подбить пристойно какою;

Что приличнее нашить: сребро или злато,

И Рексу[155] лучше тебя знать уж трудновато.

В обед и на ужине[156] частенько двоится

¹⁸⁰ Свеча в глазах, часто пол под тобой вертится,

И обжирство тебе в рот куски управляет.

Гнусных тогда полк друзей тебя окружает,

И, глодая до костей самых, нрав веселый,

Тщиву душу и в тебе хвалит разум спелый.

¹⁸⁵ Сладко щекотят тебе ухо красны речи,

Вздутым поднят пузырем,[157] чаешь, что под плечи

Не дойдет тебе людей все прочее племя.

Оглянись, наместников[158] царских чисто семя,

Тот же полк, лишь с глаз твоих — тебе уж смеется,

¹⁹⁰ Скоро станет и в глаза: притворство минется,

Как скоро сойдут твоих пожитков остатки.

(Боюсь я уст, что в лицо точат слова сладки.)

Ты сам неотступно то время[159] ускоряешь:

Из рук ты пестрых пучки бумаг[160] не спускаешь

¹⁹⁵ И мечешь горстью твоих мозольми и по́том

Предков скопленно добро. Деревня за ско́том[161]

Не первая уж пошла в бережную руку

Того, кто мало пред сим кормился от стуку

Молота по жаркому в кузнице железу.

²⁰⁰ Приложился сильный жар[162] к поно́сному резу,

Часто любишь опирать[163] щеки на грудь белу,

В том[164] проводишь прочий день и ночь почти целу.

Но те, что стенах твоей[165] на пространной салы

Видишь надписи, прочесть труд тебе немалый;

²⁰⁵ Чужой глаз нужен тебе и помощь чужая

Нужнее, чтоб знать[166] назвать черту, что, копая,[167]

Воин пред собой ведет, укрываясь, к валу;

Чтоб различить, где стены часть одна помалу[168]

Частым быстро-пагубных пуль ударом пала,

²¹⁰ Где, грозно расседшися, земля вдруг пожрала;

К чему тут войска одна часть в четверобочник[169]

Строится; где более нужен уж спомочник[170]

Редким полкам[171] и где уж отмененны силы[172]

Оплошного недруга надежду прельстили.

²¹⁵ Много вышних требует[173] свойств чин воеводы

И много разных искусств: и вход, и исходы,

И место,[174] годно к бою, видит одним взглядом;

Лишной безопасности[175] не опоен ядом,

Остр, проницает врагов тайные советы,

²²⁰ Временно предупреждать удобен наветы;

О обильности в своем таборе печется[176]

Недремительно; любовь ему предпочтется

Войска, чем[177] страшным им быть и вдруг ненавидим;

Отцом невинный народ[178] зовет, не обидим

²²⁵ Его жадностью, — врагам одним лишь ужасен;

Тихим нравом и умом и храбростью красен;

Не спешит дело начать; начав, производит

Смело и скоро — не столь бегло Перун[179] сходит,

Страшно гремя; в счастии умерен быть знает,

²³⁰ Терпелив в нужде, в бедстве тверд, не унывает.

Ты тех добродетелей, тех чуть имя знаний

Слыхал ли? Самых числу дивишься ты званий[180],

И в один все мозг вместить смертных столь мнишь трудно,

Сколь дворецкому не красть иль судье — жить скудно.

²³⁵ Как тебе вверить корабль?[181] ты лодкой не правил,

И хотя в пруду твоем лишь берег оставил,

Тотчас к берегу спешишь: гладких испугался

Ты вод.[182] Кто пространному морю первый вдался,

Медное сердце[183] имел; смерть там обступает

²⁴⁰ Снизу, сверху и с боков; одна отделяет

От нея доска,[184] толста пальца лишь в четыре, —

Твоя душа требует грань с нею[185] пошире;

И писана смерть[186] тебя дрожать заставляет,

Один холоп лишь твою храбрость искушает,

²⁴⁵ Что один он отвечать тебе не посмеет.

Нужно ж много и тому, кто рулем владеет,

Искусств и свойств, с самого укрепленных детства,[187]

И столь нужней те ему, сколь вящи суть бедства

На море, чем на земле. Твари господь чудну

²⁵⁰ Мудрость свою оказал, во всех неоскудну

Меру поставя частях мира и меж ними

Взаимно согласие; лучами своими[188]

Светила небесные, железце, немногу

От дивного камня взяв силу, нам дорогу

²⁵⁵ Надежную в бездне вод показать удобны;

Небес положение на земле способный

Бывает нам проводник и, когда страх мучит

Грубых пловцов, кормчего искусного учит

Скрытый камень миновать иль берег опасный,

²⁶⁰ И в пристань достичь, где час кончится ужасный.[189]

Недруга догнать, над ним занять ветр способный[190]

И победу исхитить, вступя в бой удобный, —

Труд немалый. На море, как на земле, те же