Сатанисты XX века - [77]

И вдруг Ольга схватилась за голову… Ей припомнилась маленькая подробность венской школьной жизни… Между несколькими, особенно дружными, приятельницами их выпуска существовал условный способ корреспонденции, как это часто бывает в школах. Способ этот придумала сама Ольга, вычитавшая его в каком-то романе и запомнившая чрезвычайно простую систему, расшифровать которую, однако, непосвящённому совершенно невозможно. Система называлась «двухкнижной». У каждого из пишущих существовала одинаковая книга, название которой составляет тайну посвященных. В этой книге пишущий письмо отыскивает нужное слово, которое и отмечается цифрой. Одна цифра означает страницу, другая строчку, а третья слово, или наоборот. Цифры разделяются точками, запятыми, буквами, плюсом или минусом или каким-либо иным знаком. Для переписывающихся это значения не имеет, но для разбирающих эти разнообразные промежуточные знаки усиливает загадочность рукописи. Кроме того, для отвода глаз, все цифры складываются, что ещё больше спутывает непредупреждённых. Между Герминой и Ольгой книгой для таинственной корреспонденции в венской консерватории избран был «Фауст».

Неужели Гермина вспомнила способ секретной корреспонденции и хотела сообщить ей нечто таинственное?

Ольга принялась внимательно рассматривать цифры, покрывающие страницу, и скоро убедилась, что они должны иметь особенное значение. Надо было только расшифровать их.

Поспешно отыскала Ольга среди книг, разложенных на столе в её гостиной, красивый том в красном переплете, — известное издание Каульбаховского Фауста и, развернув его, принялась подыскивать страницы и слова, согласно нумерации письма Гермины, причём постепенно заносила на клочке бумаги получаемые фразы.

Через час кропотливой работы перед нею было письмо, настоящее письмо Гермины:

«В память нашей старой дружбы, дорогая Ольга, ради всего святого, приезжай немедленно ко мне. Имею рассказать тебе важные и… страшные вещи. Написать не смею. Малейшее подозрение убьёт меня и тебя!..

Между тем не могу больше жить и не хочу умирать, унося в могилу страшную тайну. Приезжай, Ольга!.. Узнав, что ты стала писательницей, я поняла, что Бог послал мне тебя. С твоей помощью мне, бедной, удастся, быть может предварить мир о страшной опасности. Приезжай, ради неба, Оленька!.. Жду тебя поскорей, моя радость, ибо не знаю, как долго меня оставят в живых. Когда будешь отвечать, не упоминай ни намёком об этих строках, ибо письма мои, вероятно, читаются. О нашей же «криптограмме» никто догадаться не может! Приезжай, Ольга»…

С недоумением перечитывала Ольга эти загадочные строки… Что могли они означать? В уме её мелькнуло подозрение: уж не сошла ли с ума Гермина? Но нет… Для сумасшедшей эти строки были слишком логичны.

И вдруг Ольге припомнился отъезд Гермины на Мартинику в обществе лорда Дженнера. И точно луч света, прорезывающий ночную тьму, в голове русской писательницы мелькнула мысль: «Масоны»…

Да, очевидно тут замешаны масоны! Какая-нибудь адская интрига, в которую бедная молоденькая актриса была замешана против воли… Теперь она хочет облегчить свою душу признанием.

II. Снова встретились

Предупреждённая депешей о приезде Ольги, Гермина Розен ожидала приятельницу на вокзале в Кенигсберге.

Обе подруги стразу узнали друг друга, несмотря на пятнадцатилетнюю разлуку, и обнялись со слезами на глазах.

Много раз обменялись они поцелуями и затем, продолжая держать друг друга за руки, отстранились одна от другой и вглядывались в знакомые, милые, изменившиеся черты, припоминая давнишние времена и не замечая слез, набегающих на глаза.

— Ты очень изменилась, Ольга, — проговорила Гермина, рассматривая правильные черты лица, глубокие синие глаза, теперь окружённые тёмными кругами; тонкие черты красивого лица хоть и оставались теми же, но беспощадная жизнь провела резкие морщины на нежной коже. — Хотя ты все та же, Оленька… Не постарела, а только старше стала!

— А вот ты даже и старше не стала, — весело улыбаясь, перебила Ольга. — Ты только выросла и просто красавицей стала…

Гермина Розен нимало не постарела. Ни единого седого волоса в роскошных темно-каштановых волосах, ни малейшего следа увядания на лице! Матовое, точно выточенное из слоновой кости лицо оттенялось лёгким румянцем, а кожа была прозрачна и атласиста, как у семнадцатилетней девушки…

— Ты удивительно похорошела, — повторила Ольга, оглядывая подругу. — И при этом ты не похорошела, но стала совсем иной, точно ты переродилась…

— Скажи лучше — поумнела, — добродушно смеясь, перебила Гермина, заметив колебание в словах Ольги. — Да ты не стесняйся, Оленька! Я знаю, что была тогда большой дурочкой. У меня хватило рассудка постараться… немного поумнеть… Не слишком много, конечно: из своей кожи не выскочишь.

Гермина была одета с благородной простотой изящной светской женщины: безукоризненно сшитый костюм из тёмно-зеленого сукна, отделанный чёрным барашком, без всяких модных вычурностей, во всём туалете молодой женщины, как и в её манерах, не было ничего кричащего, ничего преувеличенного, хотя бы в количестве или качестве драгоценностей, которыми так охотно обвешивалась хорошенькая актриса пятнадцать лет назад.