Сатанисты XX века - [75]

«Прощайте… Прощайте»…

— Прощай, Германия, — прошептала Ольга, провожая грустным взглядом удаляющиеся здания, склады, доки…

В уме её, как в кинематографе, промелькнуло всё, пережитое в этой стране, тяжёлое и счастливое, печальное и отрадное, и слезы затуманили её глаза…

— Прощай, Германия… — прошептала Ольга и, в последний раз махнув платком по направлению едва видневшихся друзей, быстро сошла в каюту.

На другой день мимо той же самой набережной скользило другое отплывающее судно — громадный роскошный быстроходный пароход, перевозящий сразу по три тысячи пассажиров. На этом пароходе занимали три отдельных каюты лорд Дженнер с супругой и целым штатом прислуги.

В одной из этих кают помещались кормилица и нянька, обе негритянки, вместе с поразительной красоты ребёнком, закутанным в шёлк и кружева.

Когда Гермина, играющая роль леди Дженнер на пароходе, захотела заняться ребенком, прельщённая очаровательной наружностью маленького мальчика, лорд Дженнер спокойно и холодно заметил, тем безапелляционным голосом, которому она повиновалась как-то бессознательно:

— Оставь это дитя… Я беру тебя не для того, чтобы ты возилась с ребёнком. За ним достаточно ухода и без тебя.

«Очевидно, ему неприятно воспоминание о матери своего сына», — подумала Гермина и нежно прижалась к груди красивого англичанина, стараясь заставить его забыть прошлую жизнь с нелюбимой женой…

А пароход плавно скользил между оживленными берегами. В роскошных каютах играла музыка. Нарядная первоклассная публика бродила по палубам, а Гермина чувствовала себя счастливой, как никогда, и была полна розовых надежд и радужных мечтаний.

ЧАСТЬ II. Пятнадцать лет спустя

I. Загадочное письмо

Прошло пятнадцать лет…

Отшумела в России революция 1905-го года, разбившаяся о твёрдость русского народа, но зато целый ряд других государств погиб в сетях международного жидо-масонского заговора.

Турция, Персия, Португалия! По всему миру расплывалась разбойная революция, умело подготовленная и поддерживаемая одной и той же преступной организацией…

Ольга Бельская, вернувшись в Россию из двухлетнего путешествия в Индию и Японию, отдалась литературной деятельности, которая очень скоро превратилась в кипучую журналистскую работу. Настало горячее время, когда в пору было «камням возопиять». Всё, что в России осталось чистым и отзывчивым, подымалось на помощь родине. Забывалась личная жизнь и личные интересы. Ольге всё пережитое в Германии казалось мелким и незначительным, по сравнению с тем, что творилось вокруг — в России, в Европе… во всём мире.

Забыла Ольга Бельская и театральную жизнь в Германии, и свою маленькую подругу, уехавшую когда-то на Мартинику. Правда, страшное известие об ужасающем извержении вулкана,[6] стоившем жизни 43-м тысячам народа, пробудило было в душе писательницы воспоминание о подруге, конечно, погибшей, вместе с остальными жителями города Сен-Пьера.

Ольга пыталась получить более подробные сведения о судьбе острова, который она видела десять лет назад таким прекрасным уголком земного рая, сверкающим всей роскошью тропической флоры.

Она полагала, что страшное бедствие на Мартинике вызовет особый интерес и наполнит подробностями катастрофы столбцы газет и журналов на долгие месяцы; естественно было ожидать и снаряжения французским правительством специальных экспедиций — ученых, журнальных, технических — для расследования того, что случилось; ожидала Ольга целой серии романов, повестей, ученых сочинений и пьес, навеянных страшной судьбой прекрасной Мартиники, — словом, ждала всего того, что обычно повторяется во Франции при каждом сколько-нибудь «сенсационном» событии.

Но к крайнему её удивлению, о катастрофе на Мартинике поговорили неделю-другую и замолчали. Тщетно искала Ольга более подробных описаний, более точных сведений, отчетов «специальных корреспондентов». Ничего подобного не оказалось не только во французской, но и в мировой прессе. Париж удовлетворился несколькими необычайно краткими депешами телеграфных агентств. В Париже, где каждое «сенсационное» убийство оставляет след в литературе, ужасающая мартиникская катастрофа не оставила ничего. Появились, правда, на рынке три-четыре романа, но и они непостижимо скоро исчезли из обращения.

«Издание разошлось», — отвечали книгопродавцы на запросы Ольги. И, несмотря на такой завидный «успех» книг, их не выпустили повторными изданиями. Точно чья-то рука стремилась заставить человечество поскорее забыть о том, как в одно мгновение погиб целый город с десятками тысяч жителей…

Так Бельская и не узнала ничего о судьбе своей маленькой приятельницы, за упокой души которой она горячо помолилась.

Ольга догадывалась о том, чья рука так же упорно, как и незаметно, затягивала завесу забвения над мартиникской катастрофой.

Женщине, читавшей записки Минцерта, трудно было бы не узнать влияния масонства во всём, что совершалось в Европе. Головокружительная быстрота развала нравственности, безумный рост богоборства были слишком очевидны для «предубеждённых» глаз. И Ольга недоумевала, как могли других не видеть того, что было так очевидно, не видеть победоносного похода масонства против христианских идеалов, не замечать повсеместного торжества евреев, захватывающих в свои руки деньги, торговлю, промышленность, науку, искусство и прессу (главное — прессу!), международные телеграфные агентства, — словом, всё, влияющее на общественное мнение.