Сатанисты XX века - [107]

— Разве это не трогательно, Лео?..

— Глупо, душа моя… Глупо и только… Говорят, что звезды на голове этой статуи отлиты из чистого золота, а полумесяц у её ноги и лилии на поясе — из чистого серебра. Но если это так, то настоящее чудо, по моему, в том, что почти за пятьдесят лет не нашлось ни одного человека, пожелавшего убедиться в справедливости этих рассказов… В конце концов, обломать одну из двенадцати звезд или отпилить полупудовый кусок полумесяца было бы не так уж трудно.

Гермина возмутилась.

— Какой ты прозаический человек, Лео! Ты не хочешь признать трогательной веры в Небесную Покровительницу. Я же нахожу, что такие суеверия отрадны и успокоительны, хоть я и не христианка, — смущённо добавила она.

— Ты еврейка, — сказал лорд Дженнер таким тоном, что Гермина с удивлением подняла на него свои глаза.

— Скажи мне, Лео, тебе неприятно, что я еврейка? Это всегда коробило принца Арнульфа, — необдуманно сказала Гермина и умолкла, опасаясь, что это имя вызовет неприятные воспоминания у её ревнивого возлюбленного. Чтобы не дать времени заметить своё неосторожное напоминание, Гермина быстро заговорила. — Раз мы начали разговор о религии, Лео, я надеюсь, что ты знаешь мою готовность повторить тебе слова Руфи: «твоя родина — моя родина, твой бог — мой бог»… Но всё же я иногда боюсь, чтобы моё еврейство не стало помехой к нашему… к нашему браку! — едва слышно докончила она.

Лорд Дженнер не сразу ответил. Погружённый в созерцание Мадонны, он произнёс как бы невольно:

— Евреи великая нация!.. Евреям обещано владычество над всей землей… Еврейская религия была мировой религией задолго до рождения Сына этой… статуи…

Наполовину робким, на половину каким-то странно-вызывающим жестом лорд Дженнер протянул руку к Мадонне, золотые звёзды в венце которой ярко горели в солнечных лучах.

Гермина с недоумением смотрела на него.

— Впервые в жизни слышу христианина, говорящего так о евреях. Положим, я знала, что англиканская церковь чтит библию, но все же…

— А почему ты считаешь меня христианином? — неожиданно спросил лорд Дженнер.

Гермина широко раскрыла глаза.

— Ты уже не раз спрашиваешь меня об этом и даже ужасно напугал, когда я было подумала, что ты можешь быть магометанином! В этом ты меня разуверил. Но всё-таки я не знаю, к какой религии ты принадлежишь, и это беспокоит меня… иногда.

— Почему? — ласково спросил лорд Дженнер. — Не всё ли равно, какому богу молиться, раз ты сказала мне, что мой бог будет и твоим богом…

— Вот именно поэтому мне и хотелось бы знать, какому богу придётся мне молиться! — простодушно заметила она. — Право, Лео, пора бы тебе сказать мне это…

Лорд Дженнер принуждённо засмеялся, но голос его звучал серьёзно, когда он ответил, резко отворачиваясь от статуи, величаво стоящей посреди синего неба:

— Подожди ещё немного… Я не люблю проповедовать, как это делают попы. Но здесь есть храм моей веры, в котором нас с тобой соединят узами брака, неразрывно, для меня, по крайней мере. Когда-нибудь я возьму тебя с собой и ты поймёшь мою религию лучше, чем могли бы объяснить тебе рассуждения… Согласна?..

— Как хочешь, Лео… Ты знаешь, я твоя собственность. Распоряжайся моей душой, как знаешь.

Лорд Дженнер крепко поцеловал зардевшееся прелестное личико и принялся называть Гермине различные улицы и здания, которые уже можно было различить без бинокля.

XVII. Семейная встреча

Набережная Сен-Пьера представляла оживлённое и красивое зрелище. Лорд Дженнер забавлялся изумлением своей молодой спутницы, поражавшейся необычайной пестротой картины.

Пестрота красок, яркость цветов и разнообразие типов были так кричащи, что у европейца с непривычки кружилась голова. Прежде всего Гермину поражало громадное количество разноцветных людей, в море которых положительно утопали отдельные группы «белых».

Действительно, так называемое «цветное» население Сен-Пьера, по крайней мере, в три с половиной раза превосходит число всех «белых». Настоящих «креолов», т. е. потомков первых поселившихся здесь европейцев, насчитывалось в Сен-Пьере не более 7 или 8 тысяч. Это была родовая аристократия острова, «плантаторы», более или менее богатые, всё ещё поддерживавшие свои привилегии, хотя и отменённые законами Французской республики.

Вокруг этой родовой аристократии креолов группировались около 14 тысяч других «белых», европейцев или американцев, различных национальностей, принятых более или менее охотно в общество Сен-Пьера. Тут были чиновники, служащие банков и контор, представители свободных профессий, врачи, художники, адвокаты. И, наконец, значительное число духовных лиц различных вероисповеданий.

Но наряду с этим «белым» населением на Мартинике образовался класс, или сословие «цветной интеллигенции», благодаря ежегодно умножающимся связям белых с цветными, увеличивающим число мулатов, метисов и квартеронов. Многие из них достигали значительного богатства и выдающегося влияния, получив право поступления на государственную службу наравне с «белыми».

Но «равноправие» не было принято «обществом»: существовала глухая, но непримиримая борьба «белых» с «цветными». На неразумное равноправие общество ответило столь же неразумным отказом считать за человека всякого, в ком течёт хоть капля африканской крови. Влиятельные чиновники, достойные уважения учёные, талантливейшие художники или писатели назывались презрительно «неграми».