«Сашина философия» и другие рассказы - [31]

— Юрец, Он смотрит!!!

Юрец поднял фонарь, вложил в трясущуюся Сашкину руку.

— Ты чё, сдурел? Кто смотрит? — и осветил грозный лик Царя Славы. На мгновение ему померещилось, что Сашка не врет. Спаситель смотрел на разбойников строго, прямо в глаза. Этак, будто через окно с солнечной улицы в темную хату. Юрка переборол себя:

— Не дрейфь. Это всего-навсего доска. Смотри! — он схватил стоящую поблизости диаконскую свечу и треснул по иконе. Стекло брызнуло во все стороны, и лик Спасителя показался приятелям еще более суровым. По Юркиной спине пробежали мурашки. Он собрал всю свою волю и принялся лупить деревянной диаконской свечой по иконе, пока та не упала ликом вниз. Тут страх немного отпустил. Сашка склонился над побитым образом и прошипел:

— Ну чё, догляделся?

Потом пнул икону так, что полетели щепки.

* * *

Знойным днем, когда в городе под ногами плавится асфальт, в маленькую антикварную лавочку у автостанции вошли два парня в черных очках. Посетителей не было, если не считать одного великовозрастного типа с панковской стрижкой. Впрочем, и он скоро убрался. Когда за ним затворилась дверь, Юрка приподнял очки и что-то шепнул маленькому лысому торговцу, кивнул на дорожную сумку в Сашкиных руках. Лысый пригласил обоих в подсобку. Там он уселся за обшарпанный верстак, какие бывают в часовых мастерских, включил лампу, нацепил окуляр:

— Ну-с, где же ваше золотишко?

Сашка распахнул сумку и с грохотом вывалил на стол скупщика все ее содержимое. Лысый взял было крест, поднес его поближе к свету, но тут же фыркнул и отложил. То же самое он проделал с чашей и прочими предметами.

— Издеваетесь, господа-товарищи? Где золото? Это же штамповка, конвейер.

Лавочник царапнул шилом по окладу Евангелия:

— Это даже не позолота. Так, ерунда какая-то.

Приятели попытались возразить, но скупщик горячился все больше и больше:

— Иди-ка сюда, погляди! — поманил пальцем Юрку.

Юрка склонился над верстаком, лысый ткнул коротким пальцем в гравировку на кресте:

— Читай, если грамотный!

Юрка промямлил:

— Тысяча девятьсот восемьдесят восемь. Тысяча лет крещения Руси.

— А здесь? — торговец повернул крест торцом.

— Софрино. Мастерские Московской Патриархии.

Приятели молчали, конфузились.

— Я у вас, конечно, не буду спрашивать, где вы все это спер… надыбали. Вот только чую, что пахнет здесь неладным. Забирайте свое добро и проваливайте. Это не стоит ни шиша! Вы у меня не были. Если что — сдам. Ха! «Золотишко берете?» Тоже мне…

Понурые приятели побрели к автостанции. Взяли билеты. До автобуса оставалось немного времени, и они заглянули в буфет. После ста граммов под карамельку стало не так досадно. Они сидели на парапете у посадочной платформы, курили и смотрели, как при полном безветрии дым виснет в жарком воздухе. Душила обида. Хотелось плакать. В сизом дыму расплывались силуэты «Мерседесов». За стоянкой ЛАЗов валялась дохлая собака и над ней колдовали мухи.

До посадки оставалось еще минут семь, когда друзья решили посетить уборную. Общественный сортир высился метрах в двухстах от платформы, возле гаражей. Парни вошли в зловонное помещение. Там на корточках сидела грязная панкота и попыхивала самокрутками. Среди них был и тот, с которым они виделись в антикварной лавчонке. Он обрадовался вошедшим, как родной маме:

— Зырь, братва, башли сами к нам пришли!

Обкуренные панки вмиг окружили вошедших:

— Чё, сынки, кармашки выворачиваем!

Сзади Сашки выход загородило помятое существо с зеленым ирокезом. Сашка стремительно развернулся, боднул его в переносицу, путь на секунду открылся. Оба друга выскочили из сортира и бросились в гаражную улочку. Панки опомнились и кинулись за ними. На бегу они извлекали из-за пазух арматуру, цепи и кастеты. Сашка с Юркой недолго петляли в незнакомом гаражном лабиринте, скоро оказались в кирпичном тупике. Они вжались спинами в глухую стену и с ужасом смотрели на приближающуюся вооруженную толпу.

— Ну вы и бегаете. Спортсмены что ли? — сквозь одышку изрек тот, которого видели в лавочке. — Хряка нашего покалечили, козлы, придется ответить.

Хряк улыбался. Кровь из разбитого носа капала на выгоревший череп на его растянутой футболке. В его руке блестел стальной прут.

— Мы же вас, козлов, срисовали, когда вы в лавку вошли. Сдавать что-то приезжали, значит бабки есть. Есть?

Приятели отрицательно замотали головами.

— Они еще и дядю решили надуть? Мама не учила, что обманывать нехорошо? А ну, Хряк, пошмонай.

Хряк подскочил к Юрке, запустил руку в его карман. Юрка его оттолкнул.

— Ах ты, падла! — и Хряк стукнул Юрца прутом по переносице. Тот упал.

— Гы-гы! — Хряк склонился над Юркой, схватил его за волосы и несколько раз остервенело треснул по лицу своим прутом:

— Гы-гы! Он, кажись, сдох!

Обезумевший Сашка бросился сквозь толпу, но панки сбили его с ног и пинали, пока не устали. Переведя дух, Хряк плюнул на окровавленный Сашкин труп и процедил:

— Ну че, козел, добегался? — Пнул его еще раз.

Убийцы обыскали мертвецов, выскребли из их карманов мелочь, забрали сумку и отправились отдыхать в парк.

Знойным днем всех манило в тенёк.

Сеятели бисера

Ну никак не получается вспомнить этого человека. Где я мог его раньше встречать? Мы сидим с ним бок о бок на остановке уже минут двадцать. Транспорт в день Пасхи ходит по-праздничному — почти никак. Вся огромная крещеная страна отдыхает. Праздник Воскресения Христова — праздник Жизни — большинство почему-то отмечают на кладбищах, хотя в церквях прошлой ночью было куда как веселее: крестные ходы, яркий свет, торжественные окрыляющие гимны и почти никакого чтения… Богослужебный язык, самый богатый и поэтичный, в прошлую ночь будто обнищал. Да и какому языку под силу хотя бы частично передать всю полноту нынешнего торжества? Христос Воскресе! Воистину Воскресе! После такого восклицания все слова будто теряют вес.