Сарасина никки. Одинокая луна в Сарасина - [8]

Рукопись «Сарасина никки», принадлежащая кисти Тэйка, сначала хранилась у его потомков, а затем попала в императорскую сокровищницу. За долгие годы нитки, которыми прошита была рукописная тетрадь, сгнили. Когда именно — неизвестно, но не позже XVI в., кто-то прошил тетрадь заново, нарушив при этом последовательность страниц по крайней мере в семи местах. Уже в таком, трудночитаемом виде, дневник многократно переписывался, а в XVII–XIX вв. издавался ксилографическим способом. Даже научные издания начала XX в. повторяли случайные ошибки брошюровщика, и комментаторы бились над разгадкой тёмных мест, пытаясь восстановить логическую цепь изложения.

Лишь в 1924 г. профессора Тамаи Косукэ и Сасаки Нобуцуна, получив доступ в императорскую сокровищницу, обследовали рукопись Фудзивара Тэйка и обнаружили причину путаницы. Дальнейшая работа профессора Тамаи по комментированию рукописи и подготовке её к публикации привела к тому, что широкий читатель познакомился с дневником «Сарасина никки» в его истинном виде. Конечно, в рукописи Тэйка, как отмечал он сам, есть непонятные, спорные места, но более близкого к оригиналу списка ждать не приходится.

В Японии дневник «Сарасина никки» издавался много раз и с разными комментариями, причём существуют не только научные и популярные издания, но и множество учебных. Дневник «Сарасина никки» японские школьники «проходят» на уроках словесности, и он часто становится предметом экзаменационных вопросов при поступлении в университет.

Разумеется, существует множество переводов «Сарасина никки» на современный японский язык, ведь он уже очень далёк от языка, на котором говорили и писали хэйанцы.

Переводился дневник и на иностранные языки, дважды на английский и на французский. На русский язык «Сарасина никки» переводится впервые.

Предлагаемый читателю перевод выполнен по изданию серии «Полное собрание сочинений японской классической литературы», широко привлекались и другие издания.

Текст разбит на фрагменты переводчиком, в основном эта разбивка совпадает с разбивкой японских комментаторов.

И. В. Мельникова

САРАСИНА НИККИ

ОДИНОКАЯ ЛУНА В САРАСИНА

Дневник благородной госпожи, дочери Сугавара-но Такасуэ, написавшей его на склоне лет, когда даже луна в Сарасина кажется одинокой…

Девочка, выросшая в тех дальних краях, где «кончается дорога на Восток», и даже ещё дальше[1] — какой же, наверное, я была дикаркой! И как только сумела я проведать о существовании романов? Но вот ведь, проведала и стала мечтать лишь о том, чтобы эти книги увидеть! Днем в досужие часы, или сумерничая, сестрица, мачеха и другие женщины пересказывали отрывки из того или иного романа «моногатари», например о принце Гэндзи[2], я слушала, и интерес мой всё более разгорался. Разве могли они по памяти рассказывать столько, сколько мне бы хотелось!

В своей страсти я была столь неуёмна, что для меня вырезали будду Якуси[3] в мой рост, и вот, потихоньку от всех, я омывала как положено руки, затворялась, и павши ниц перед изваянием, молила: «Сделай, чтобы мы скорее поехали в столицу! Говорят, там много повестей и романов — покажи мне их все!»

* * *

Когда мне исполнилось тринадцать, пришла, наконец, пора ехать в столицу. Третьего числа девятого месяца мы совершили «выход из ворот» и поселились пока что в Иматати[4].

Дом, где я в играх провела эти годы, был весь разорён, весь нараспашку, царила суматоха. Когда солнце зашло, опустился страшный туман, а мы как раз садились в повозки — я оглянулась, и мне стало так горько покидать моего Будду, которому я тайком била поклоны и молилась, что я украдкой поплакала.

После того, как мы «вышли из ворот», мы жили в каком-то неогороженном строении, покрытом наспех мискантом, даже ставен там не было, лишь кое-как для нас устроили занавеси и растянули полог. К югу далеко видны были поля и равнины, а с запада и востока — море, совсем близко. Это было удивительно красиво! Вечером всё вокруг окутал туман, но мне было так интересно, что я поднялась спозаранку и уже не спала, всё смотрела по сторонам. Уехать отсюда было мне жаль, и я грустила.

* * *

Пятнадцатого числа того же месяца, в сумрачный от дождя день мы пересекли границу своего края и остановились в местности Икала провинции Симоса[5]. Наша хижина едва не поплыла — такой был ливень и непогода, от страха я не могла заснуть. Вокруг было чистое поле, только в одном месте поднимался пригорок, и на нём стояло три дерева. Днём мы сушили наши вещи, промокшие от дождя, и весь день провели там, поскольку надо было дождаться наших людей, которые отстали. Рано утром семнадцатого числа мы двинулись в путь.

В старину жил в краю Симоса некий Хозяин Мано[6]. Когда мы переправлялись в лодке через глубокую реку, там были остатки его усадьбы, в которой, говорят, ткали и отбеливали полотно тысячами и десятками тысяч штук. Посреди реки и теперь стояли четыре больших столба, будто бы те ещё, что служили в прежние времена опорами ворот. Я услышала, что другие слагают об этом стихи, и тоже про себя шептала:

Если б нетленны

Здесь не стояли поныне

Эти речные опоры,

Как бы могла я

Прошлого видеть следы?