Сара - [34]

Близнец — на нее.

Он давно уже знал, что делать, и она, подняв голову, смотрела поверх его плеча.

Бени шагнул было к ней, но второй близнец выступил вперед.

Он стоял, готовый прыгнуть на Бени, выставив руки со скрюченными пальцами, озверившись, оскалив зубы.

Бени отступил.

Она, вздохнув, уронила голову на ковер и зажмурилась. Зажмурилась на секунду да так и осталась лежать с закрытыми глазами, пока первый близнец не кончил, и когда второй лег и стал качаться, подымаясь и опускаясь, она по-прежнему не открывала глаз, ни о чем не думала, одного лишь хотела: пусть близнецы после того, как потешатся с нею, пригнутся, вызверятся, и Бени в страхе отступит, убежит отсюда.

Только этого хотела она, хоть и знала: не будет так.

И действительно, открыв глаза, увидела, что Бени надвигается на нее, а близнецы стоят, переминаются у входа в кухню.

Ждут свои ведра.

А Бени уже стоял над ней, широко расставив ноги, и снизу казался великаном: вот-вот наступит и раздавит ее, как муху.

— Сука, — с высоты своей бросил Бени.

Она молчала.

— Гони к чертям этих выродков, — приказал он.

Она почему-то все еще надеялась, что близнецы кинутся на Бени и спасут ее.

— Ну! — рявкнул Бени, наступив на нее тяжелым солдатским ботинком. — Ты не думай, — добавил он, — мне что: сегодня жив, а завтра — кто знает. Война-то еще не кончилась, я только в отпуске — в отпуске, ха! — он засмеялся. — Ну!

Она махнула братьям, чтоб те ушли.

Они подхватили свои ведра — как пришли, так и ушли с полными. И дверь за ними хлопнула.

— Раздразнили только, а? — сказал Бени. — Зато мы с тобой побалуемся. У меня время до вечера, не плохо, а?

Он убрал с нее ногу, и теперь она не видела его глаз, но знала, что взгляд у него такой же, как у того, в девятнадцатой палате. И хотя он еще не дотронулся до нее, уже чувствовала его жестко щупающие руки на щеках на шее на груди на животе на бедрах лезущие между ног, и вот-вот готов был прорваться вопль, который застрял у нее в горле, чтобы вырваться, вылиться, наполнив собой всю комнату и весь дом, но она зажмурилась, стиснула зубы и проглотила этот вопль.

Ведь только что, недавно, говорила себе — и правда это — не все ли равно, какая разница.

Если с другими можно, почему с ним — нет.

Разве не то же самое.

Не так же начинается.

Не тем же кончается.

Стерпит.

Как-нибудь стерпит.

Недолго ведь.

Еще минута, и все. И кончено.

Она снова проглотила свой вопль и увидела лицо Бени — близко, рядом.

Он сидел у нее на груди и шептал, нагнувшись:

— Ты… мне… пососи сначала… Я столько лет ждал этого…

И сунул ей в рот.

Она чувствовала, что задыхается, теряет сознание.

— Что ж ты — блядь, а сосать не можешь!.. — выругался Бени.

Съехал ниже, лег на нее.

Она перевела дух.

Закрыла глаза и мысленно повторяла: все равно, все равно ведь, еще минуту, и будет кончено.

Но слова слабели, тускнели, она не могла поймать их, они исчезали за окном, возле которого она стояла, прижавшись лицом к стеклу.

Она видела, как второй полицай тоже встал и застегнул брюки, и они ушли, а мать осталась лежать, не шевелясь, не двигаясь, будто впала в сон.

И тогда от дерева отделился парень.

Посмотрел сперва в одну сторону.

Потом в другую.

И, пригнувшись, вбежал во двор.

А во дворе торопливо спустил брюки и лег на мать. Лег и стал качаться, подымаясь и опускаясь, сначала медленно, а потом быстрей, быстрей, как те двое до него.

Она лежала, запрокинув голову, неподвижная, беспомощная, как мать.

И Бени стал медленно качаться, подымаясь и опускаясь.

Его руки тискали ее грудь, и взгляд был тот самый — взгляд Ахмеда.

Изо рта у него текла слюна.

Он качался все еще медленно, но скоро начнет быстрей, быстрей.

Она снова зажмурилась, собралась с силами и выгнала, выбросила из головы ненужные мысли.

А когда в голове прояснилось и она почувствовала силу, вдруг извернулась, навалилась на Бени всем телом и руками как клещами стиснула его горло.

Он подергался, помахал руками, захрипел и стих.

Тогда она встала и широко распахнула дверь.

Потом вернулась и, схватив Бени за ноги, выволокла его на лестничную площадку.

И бросила там.

И вовремя.

Потому что услышала, как на дворе остановилась чужая машина.

48.

Не знала, подойти к окну или нет.

Подошла.

Прижалась лицом к стеклу.

Люди внизу осматривались, им еще надо было проверить, та ли это улица, тот ли дом, здесь ли квартира, в которой она живет.

Она не отходила от окна, но смотрела прямо перед собой. Смотрела в окно, дожидаясь, когда вернется мать, хоть это было ей строго-настрого запрещено, потому что ее могли увидеть. А увидят — придут и станут ловить ее, гонять по крохотной комнатке, где большому, взрослому человеку и повернуться негде, но будут гонять, ловить ее, и пускай даже раз или два она, такая маленькая, ловкая, проскользнет, прошмыгнет, как зверек, на четвереньках между широко расставленными солдатскими ногами, пускай забьется в самый дальний уголок, под низкую койку, все равно будут ловить ее, и если даже успеет юркнуть в свой тайник, то и там поймают: кто-нибудь из солдат запустит руку и вытащит ее, схватив за шею, руку или ногу, и тут же, на месте, разможжат ей голову тяжелым сапогом или выбросят вон и раздавят там, на улице…