Была среда, тот день, когда Бог, сотворяя мир, дважды увидел, что хорошо.
* * *
Обогнув большой круг лесом, Адам трусцой вернулся во двор дома отдыха, сделал еще малый кружок вокруг фонтана — в его журчащих и сплетающихся струях играла, то исчезая, то вновь появляясь, изломанная радуга, — и, отдышавшись, рухнул на холщевый складной стул, растянулся и закрыл глаза.
Но и с закрытыми глазами все еще видел прозрачные брызги воды и эту радугу. Сто километров скоростного шоссе отделяли его от дома.
— И хорошо, — подумал он.
Тренинг намок, легкий ветерок освежал.
— Приятно, — сказал сам себе.
Лоб влажный, и шея, и бритая голова с овальным шрамом.
— Прекрасно, — проговорил он вполголоса, сделав глубокий вдох.
А с этим вдохом в первый раз почувствовал острый аромат настурции.
Неужели? Неужели?!
Весь двор был обсажен настурциями, они буйно цвели, переплетаясь пышными кустами, — ярко-красные, светло-желтые, пурпурные, желтоватые с красными прожилками, даже оранжевые и почти белые, одни цветы увядали, другие расцветали, и так уже три недели.
Он видел все эти краски, но запаха не различал.
Не открывая глаз, протянул руку, сорвал целую горсть цветов, уткнулся в них лицом. Цветы пахли.
И тут он ощутил прикосновение нежных губ к щеке, а открыв глаза, увидел женское лицо так близко, что не узнал его, только глаза, серые кошачьи глаза с широкими зрачками что-то ему напомнили.
— Ты? — спросил он, когда лицо чуть отдалилось.
— Я.
Он помотал головой.
— Воистину, неисповедимы пути Господни.
— Я только на три дня, на семинар.
Здесь все время люди меняются — агрономы, ветеринары, бухгалтеры, физики, кто только хочешь.
А теперь вот она, жена его друга.
Адам смутился, не понимая, почему в мыслях не назвал ее по имени.
— Что я тут с тобой буду делать?
— Что только захочешь, то и делай, — сказала она.
Серые глаза сузились и вновь распахнулись, мягкая теплая ладонь погладила его по щеке, и он то ли инстинктивно, то ли в благодарность за женскую теплоту коснулся губами ее руки.
— Ты знала, что я здесь?
— Нет, я бы не поехала. Но теперь, когда увидела, как ты бежал, подумала: а почему бы и нет! Почему бы и не провести три приятных дня с мужем лучшей подруги? Почему не попробовать?
— Ты так… сразу.
— Почему нет?
— Тебе все равно, что подумает Ева?
— Я ведь не побегу рассказывать Еве, да и ты тоже. Почему она должна что-то подумать? Она же не знает, куда я поехала. А кроме того…
— Ну-ну? Самого важного ты так и не сказала.
— Кроме того, я давно уже не страдаю излишней щепетильностью. Мой муж для меня ближе даже, чем ближайшая подруга. Так если у меня перед ним нет никаких угрызений, чего же угрызаться перед подругой?
— Обманываешь.
— Нет, не обманываю.
— Можно подумать, что ты все время на стороне пошаливаешь.
— Думай, что хочешь. В нашем случае это не имеет никакого значения.
— Ты никогда так со мной не говорила.
— Не было повода, а сегодня вдруг появился. И мы с тобой никогда вдвоем не оставались. А когда Ева и Алекс рядом, стоит ли говорить о таких вещах?
— Обманываешь.
— Нет.
— Ты что… хочешь сказать, что тут же потащила бы меня в постель?
— Не будь грубым. Мы бы миловались.
— Все равно, сама знаешь, что обманываешь. И не знаешь, что скажу я.
— А что ты можешь сказать? Мужчина вполне еще ничего, в самом деле, не шучу, минутку даже любовалась тобой, когда ты прибежал во двор, мужчина, три недели прохлаждавшийся в доме отдыха, мужчина, хоть однажды бросивший на меня взгляд, а, признайся! Может, скажешь, что нет? Один раз точно было. Или не было? Скажешь, мне только показалось? Могло быть и не один раз, просто ты стесняешься, я знаю. И что, ни с того ни с сего откажешься? Когда мы с тобой одни, свободны, никто нам не мешает, даже знакомых вокруг никого, только цветы. Посмотри, сколько цветов! Посмотри, там, вдали, какое море величественное! Подними голову, посмотри, как шумят, волнуются сосны! И еще выше, на небо посмотри — какая синева, какая глубина! Дружочек! Ты что, не из плоти и крови?
— Ты с ума сошла или… издеваешься надо мной, — произнес он почти сердито.
— Я? Ей-богу, нет. Может, сам над собой издеваешься или… слишком уж зажат, не знаю.
— Ты все еще самого важного не сказала, — не отступал он. — Что бы ты ни говорила, а главного не сказала. Может, не знаешь? Или притворяешься?
— Знаю, ну и что, если знаю. Настоящий мужчина — тот, кто может всегда, даже когда не может, и испытывает наслаждение оттого, что может, вот что я тебе скажу как добрый друг.
Он вскочил со стула, обхватил ее за плечи, слегка встряхнул и снова спросил:
— Ты в своем уме или нет?
Она была ниже его, потому запрокинула голову, глядя ему прямо в глаза, и, продолжая игру, отступила:
— Успокойся. Теперь успокойся! Ладно? Я ведь тебя еще не тащу в постель, теперь только утро, до ночи еще далеко, правда?
И оба они рассмеялись.
— Скоро пора завтракать, — напомнила она.
— Я приму душ и приду.
— Я тоже. Сколько кругов ты сделал? Один? А я три. Твой столик занят?
— Я один, можешь подсесть.
— Договорились.
И Рута ушла.
А он вернулся к клумбе с настурциями, опустился на колени, обнял куст, вдыхал пьянящий аромат, наполнялся и упивался им и, закрыв глаза, повторял сам себе:
