Сара - [29]

— Боже мой! — шептала она. — Господи Боже мой… Какое счастье…

Они тихо лежали потом, высоко, под самой крышей и смотрели на скошенный потолок, белеющий при свете луны, глядевшей в узкое окошко мансарды, и она уже ничего не говорила, счастливая и смятенная, поняв, что в ту ночь стала женщиной.

Она повернулась к нему, этому рыжему человеку, который тоже не спал, а молча лежал, глядя на сужавшийся кверху белесый потолок, и прижалась к нему, прильнула, зарылась в него лицом, так что было невозможно дышать.

— Что ты сделал? — спросила она. — Что ты со мною сделал?

Он, как всегда, молчал.

Только улыбался, тоже счастливый, улыбался, не разжимая губ.

— Это было? — спрашивала она себя потом уже, когда осталась одна, забираясь в мансарду и лежа на скрипучем деревянном топчане.

— Это правда было? Или только приснилось мне? — спрашивала она, глядя на скошенный потолок, все так же белевший в лунном свете.

— Может, это был сон? Чудный сон? — спрашивала себя снова и снова.

Старая женщина сидела в мягком, глубоком кресле и неотрывно глядела на рыжего человека, дожидаясь, когда он заговорит, потому что каждый сказал уже хотя бы несколько слов, и женщина с потертым чемоданчиком, и девушка-солдатка, и другая, постарше, может быть, офицер, только он один молчал, понурив голову.

Ей очень хотелось подойти, расстегнуть его пиджак и посмотреть, есть ли под пиджаком номер, который оканчивается знакомыми цифрами.

Хорошо, если бы человек вдруг сам расстегнул пиджак: было жарко, тут, наверное, всегда жарко, в этом крае пустыни.

И еще он мог заговорить.

Ему же не весь язык вырвали, половину лишь, так что за столько лет он мог научиться говорить, у него было уйма времени. Не так ли?

Сон ведь.

Сон!

Разве может это быть явью, если тридцать с лишним лет было сном, пусть чудесным, прекрасным, но только сном…

— Еще кофе? — спросила Сара, и гостья очнулась.

42.

— Хотите кофе? — предлагала Сара гостям.

И гости не смогли отказаться, согласились выпить по чашечке кофе.

Теперь кофе надо было сварить, и она медленно двинулась в кухню.

Спешить было некуда и незачем, все уже сказано, больше не о чем говорить, вот только чашечку кофе, черного кофе выпить за круглым низким столиком гостиной, насладиться добрым кофе и молча разойтись, больше ничего не сказав друг другу, лишь попрощавшись, как положено, выходя из дома.

Как только они вошли в гостиную и сели за столик, Сара первой заговорила.

— Вы из кардиологического, верно? — обратилась она к сестре, единственному знакомому лицу.

— Да.

— Хорошо, что сегодня мне дали отпуск. А то б не застали, пришлось бы снова ехать, искать. Меня теперь нелегко найти, все время в больнице. Днем и ночью. И у вас в отделении тоже, да?

— Тоже…

Сара помолчала, потом спросила:

— Шмулик или… другой?

— Другой, — ответила медсестра.

— Не говорите о нем и не называйте имени. Хорошо?

Все четверо молча смотрели на Сару.

— Это мать, — сказала Сара. — Ни слова не понимает. Вы только имя не называйте. Ладно?

— Почему не понимает? — спросила солдатка.

— Ни слова? — спросила девушка-офицер.

— Ладно, мы не обмолвимся, — сказала сестра.

— Еще кофе? — спросила Сара. — Может быть, еще по чашечке кофе? Не откажитесь, Бога ради. Выпьем кофе, только и всего.

Она встала и направилась в кухню.

Спешить было некуда и незачем. Она медленно притворила за собой дверь кухни и прижала ее спиной.

Увидела близнецов, что сидели, сами с собой играя, за столом.

Они долго ждали.

Разве нет?

Терпеливо.

Притащили ей воду, сразу два ведра, и ждали теперь вознаграждения, потому что воды ведь не было, а нужна — посуду вымыть, и для кофе тоже нужна вода, они всегда знали, как помочь.

Теперь ждали своей награды.

Заслуженной.

Чем они хуже прочих?

Вот стоит она, прижавшись к белой кухонной двери, словно к стене. Разница только, кто чем платит.

Франками?

Долларами?

Иенами?

Лирами?

Любовью?

Долгом?

Детьми?

Кровом и пищей?

Верностью?

Водой? Ведрами воды?

Надо было, конечно, надо было повести теперь близнецов в гостиную и лечь там с ними, сначала с одним, потом с другим.

Но в гостиной сидели гости, которые ничего не знали, не понимали, не могли отличить сон от яви.

Она еще крепче прижалась спиной к двери, словно к глухой стене, и покачала головой.

— Ступайте, — сказала братьям.

— Ступайте, — повторила она. — Домой идите.

Они молчали.

— Не хочу я, не нужна мне вода, — сказала она.

Они молча смотрели на нее.

— Сегодня я не хочу, не надо. Можете воду взять с собой. Забирайте свои ведра, не нужно мне. Уходите отсюда.

Они поняли, застегнули брюки и встали.

Она проводила их до порога и захлопнула дверь за ними.

А гости, ничего не замечая, молча сидели в гостиной.

Она вернулась в кухню, чтобы приготовить кофе.

И вдруг рассмеялась.

Близнецы ушли, оставив два полных ведра, и вода пришлась очень кстати, потому что кран был открыт, но из него даже не капало.

Она зачерпнула из ведра и поставила воду на огонь.

Гостей угощать надо.

А что может быть лучше чашки доброго кофе?

43.

Цвели на картинах масляные цветы, а гости сидели в дневном сумраке и пили крепкий черный кофе.

Мертвая тишина стояла в доме.

Не было ничего живого — ни собачонки, чтобы тявкнула.

Ни котенка, чтобы мяукнул.