Сапфо, или Песни Розового берега - [111]

На улице было уже совсем темно, но Сандра никогда не испытывала чувства страха в ночной темноте.

Прежде чем свернуть на тропинку, которая вела к дому молочницы Алфидии, скромно белеющему среди могучих, темных кипарисов, Сандра свернула на небольшую, заросшую бурьяном поляну и начала выдергивать из земли сухие кустики конопли, вдыхая знакомый, волнующий запах этой травы.

Сандра остановилась, лишь когда набрала большой пучок, еле-еле помещавшийся в ее руках.

На дереве тонко свистнула летучая мышь, и послышался неприятный шелест ее перепончатых крыльев — почему-то это животное у всех женщин вызывало сильнейшую неприязнь, и Сандра тоже непроизвольно вздрогнула.

Что и говорить, но ведь Сандра действительно вовсе не была ни настоящей колдуньей, ни знахаркой, или даже лекарем. Просто с тех пор, как ей удалось помочь кому-то из подруг своей Псаффы выздороветь, она никому не могла отказать в помощи, а тем более если ее об этом просила сама Сапфо, — и у нее врачевание удавалось все лучше и лучше.

Из трубы дома Алфидии в ночное небо слабо вздымался дымок, а это значило, что Фаон по крайней мере сейчас был не один — кто-то следил за очагом и наверняка приглядывал за больным, что само по себе уже было неплохим началом.

Сандра зашла в дом, непривычно пригнувшись на пороге — жилище Алфидии явно не отличалось простором и роскошью, — и увидела, что в комнате находилась Филистина и незнакомый рыжебородый мужчина, которые смотрели на больного, молитвенно сложив руки на груди, словно это был их общий умирающий ребенок.

Фаон лежал в забытьи, с красными, словно два спелых яблока, щеками, не открывая глаз и поминутно облизывая пересохшие губы.

— Ах, Сандра, — прошептала Филистина, — Какое счастье, что ты пришла. Леонид пытается как-то лечить Фаона, но он все равно не приходит в сознание, а если открывает глаза, то отворачивается и не желает с нами разговаривать. Я так боюсь за него. Боги, сколько вечно переживаний с этими детьми! Одна сплошная мука!

— Я влил в него все снадобья, которые только знал, — смущенно проговорил бородач. — Но пока что ему не лучше. Давно я не видел таких упрямых в своей болезни больных. Впрочем, тогда, когда была чума…

— Ах, брось ты, что ты говоришь! — замахала на него руками Филистина. — Я и так сейчас упаду в обморок и от усталости, и от страха!

— Нет, но я же не говорю, что у Фаона чума, — поправился Леонид. — Там совсем другие признаки. Да и на лихорадку это не похоже, и даже на обыкновенную простуду.

— Говорят, глупыш накупался в том самом ручье, где из земли бьет родник с ледяной водой — его там видела наша кухарка Вифиния, — шепотом прибавила Филистина. — Как будто бы ему мало было теплого моря.

— Да, кончился совсем мальчишка, похоже, он не выживет, — подала голос Диодора, которая возилась возле очага, кипятя молоко, но Сандра не заметила ее сначала в темном углу. — Белая горячка у него, или вроде того. Болтает что ни попадя про каких-то химер, богинь, а то про обезьян с кабанами. Все знают, что если белая горячка человека пробрала, то ему нужно обязательно что-то белое давать, а Фаон отказывается даже молоко пить. А уж Алфидия говорила, что он так любил, чтобы было тепленькое, прямо из-под козочек, так любил!

И старушка тихо запричитала, словно и впрямь находилась уже возле умирающего.

— Мне нужно на время остаться с больным наедине, вы пока тут не нужны, — строго сказала Сандра, и все с пониманием закивали головами и на цыпочках друг за другом вышли за дверь.

Диодора, что-то тихо ворча под нос, пошла домой взять у Вифинии немного ароматного кедрового масла, которым положено смазывать покойникам веки и губы, а Леонид с Филистиной, взявшись в горе за руки, отправились к дому, хотя и знали, что все равно пока не смогут ни на минуту сомкнуть глаз.

Сандра присела на ложе рядом с Фаоном и первым делом положила ему руку на лоб, чувствуя, как в нее тут же начал проникать воспаленный жар.

Чем дольше она держала таким образом руку, тем нестерпимее, горячее становилась ладонь, и у нее самой жарче становилось дыхание и начала огнем гореть голова.

Но как бы ни было трудно, Сандра все равно не убирала своей руки с горячечного лба Фаона, и лишь сама теперь часто и трудно дышала, словно за ней гнался кто-то страшный, опаляя жаром затылок.

Зато Фаон сразу несколько побледнел и начал дышать немного спокойнее, чем прежде.

Наконец, он открыл глаза, и Сандра быстро отдернула от него свою руку, словно от раскаленной головни, удивляясь, почему на ладони не появились волдыри.

— Кто ты? — спросил Фаон, но тут же сам узнал Сандру. — А, лекарка. Я тебя помню, ты еще приходила к нам, когда болела Алфидия. Я что, тоже умираю?

— Нет, не умираешь, — ответила юноше Сандра, пристально вглядываясь в зрачки его черных глаз.

По зрачкам она тоже научилась прочитывать немало интересного о приключившейся болезни, и в воспаленных глазах Фаона сейчас не было знака неизбежного, неотвратимого конца, который Сандра каким-то непонятным чутьем улавливала с первого взгляда.

И у нее сразу же полегчало на душе.

— Что у тебя болит? — просто спросила Сандра.

— Я не хочу никого видеть и не желаю ни с кем разговаривать, — с трудом проговорил Фаон и отвернулся к стене, непроизвольно морщась от боли в голове. — Я хочу умереть.