Сантрелья - [84]

Вдруг заметил я юношу-христианина. От своих он отбился воинов и с бербером кровожадным отчаянно дрался в поединке честном. Не хотел я в состязание их вмешиваться и продолжил было целительство. Но увидел я, как нацелил топор еще один бербер, стремясь помешать бою честному. Стало так мне жаль того юношу, совсем мальчика, и я бросил свое врачевание и к воину, что топор держал, кинулся, рискуя сам под лезвие его угодить невзначай, и крикнул я ему, что Аль-Мансур срочно просит его. Юноша тем временем поверг соперника, но на землю пал, раненый своим противником. К юноше я кинулся, сам не понимая, что делаю. Подхватил я его на руки, с поля боя понес в сторону христиан, положил осторожно на траву и начал раны его перевязывать. Обработав его раны неопасные, бережно устроил я его, за огромным валуном от глаз противника сокрыв. И поворотил к пациенту своему великому.

Но заметил я, как начали арабы медленно отступать, осторожно перемещая повелителя на носилках, из прутьев наспех сделанных. Окружили их вдруг христиане-воины и был взят в полон Аль-Мансур.

Вышел из засады я к предводителю их рыжебородому, зычным басом говорившему, и обратился с речью достойною. Я поведал ему, что повержен арабским воином юноша в бою, и что я, знакомый с тайнами врачевания, помощь оказал ему необходимую, но теперь считаю его пленником. Предложил я сдаться добровольно в плен, слово дал я, клятвой во имя Аллаха скрепленное, что верну тогда их раненного, коль отпустят они на волю вольную старика больного и немощного, на носилках лежавшего. Не раскрыл я им, что старец тот и был сам Аль-Мансур, а назвал его своим дядюшкой. Пошептались воины христианские, посудили-порядили да и дали свое согласие, прежде пожелав на юношу взглянуть. Отказался я выдать им его местонахождение, раньше чем уверую, что старик мой вне опасности. Снова совещались воины да и взяли под стражу меня и еще двух арабов-пленников, отпустив притом диктатора с двумя сопровождающими.

Я простился с ним. Был он очень плох, но нашел в себе силы поблагодарить меня за службу верную. Правда, высмеял он поступок мой, добровольное мое пленение, и шепнул мне так: "Жизнь моя уже не стоит ни гроша, ни за что загубил ты молодость и отвагу свою. Но привык я под себя людей подминать всю жизнь, потому приму твою жертву с благодарностью".

Так я пленником сделался рыжебородого дона Ордоньо. Юноша же тот сыном был его доном Альфонсо, двадцати лет от роду. Потерпели арабы поражение сокрушительное. И вернулся домой мой новый господин, да и заточил меня в подземелье замка своего. Однако, благодарность свою за спасение юноши дон Ордоньо мне всегда выказывал, обращался со мной неплохо он, не пытал, не истязал, а потом решил, что на свободе я буду ему полезнее. И тогда заключили мы договор о сотрудничестве. Итак, я поселился в доме господина Ордоньо — в его замке Аструм Санктум.

Много позже до меня докатилась весть о смерти Аль-Мансура в замке Мединасели. Он ушел из жизни шестидесяти двух лет, но он здоровьем отличался и мужеством, и если б не рана его смертельная, еще мог прожить бы немало лет".

Глава двадцать восьмая ЗАГАДКИ СВЯТОГО СТАРЦА

О путник, обернись, взгляни назад

— И ты увидишь путь, тебе сужденный.

Он вдаль пролег, восходом освещенный,

Но в дали той уже горит закат.

Минувшее с грядущим стало в ряд;

Приход, уход — одни у них законы;

Так поверни же руль судьбы бессонной,

Как стрелку, что обходит циферблат.

Мигель де Унамуно(1846–1936) /испанский поэт и философ/

— Cначала ты спас старшего брата, а теперь выхаживаешь младшего, — мечтательно промолвил падре Ансельмо, когда Святогор завершил свой рассказ.

— Да-а, это именно ты, мой мальчик! — снова загадочно произнес старик.

Мы все в изумлении посмотрели на больного. Священник блаженно улыбался, зачарованно покачивая головой, так что белые волосы его под тонзурой терлись об изголовье.

— А зовут тебя Абдеррахманом? — спросил он.

— Так называли меня арабы, — кивнул Святогор.

— А здесь тебя называют Сакромонт. Почему? — поинтересовался старец.

— Это мое имя в переводе на ваш язык.

— Откуда же ты родом?

Святогор уклонился от прямого ответа:

— Я уже и не помню откуда. В плену у арабов я с раннего детства.

Падре Ансельмо медленно и трудно повернул голову и окинул внимательным взором своего лекаря.

— Нет, мой мальчик, от меня ты не скроешь правды, — проговорил он лаского. — Я-то знаю, откуда ты. Ты из очень далекой и очень загадочной страны, за многими морями и землями. Да-да, ты из той же земли, что и …

Он неожиданно умолк, вздохнул и обратился ко всем:

— Попросите сюда владельца замка и всю его семью, а также достопочтенного падре Эстебана. Прошу тебя, Сакромонт, исполни мою просьбу немедленно!

Сулеймана послали за семейством. Стало тревожно. Ситуация напоминала выражение предсмертной воли больного. Я бросила вопросительный взгляд на Святогора — тот лишь растерянно пожал плечами. Он внимательно осмотрел старика, дал ему выпить укрепляющий настой и посоветовал подремать, пока собираются члены семьи сеньора.

Через минут двадцать все вместе вошли в "лазарет". Сулейман застал всех уже в часовне в ожидании богослужения, о котором я совершенно забыла, потрясенная всем, что произошло за день.