Санкт-Петербургский бал-маскарад [Драматическая поэма] - [21]

Шрифт
Интервал

Чарующе, извечно вожделенным;
Пылают здесь их память и восторг,
     Всего прекрасного исток!»
«Святой! - взмолились ангелы. - О Сатане ли
     Ведешь ты речь? Мы разумели,
Что Сатана и Люцифер - лицо одно,
И зло творить Деннице суждено...»
У райских врат предстал апостол Павел.
«Святой! - воззвал он весело. - Ты ныне вправе
     Меня здесь выпустить на луг.
     Ведь я не пленник и твой друг!»
«А, римлянин! Соскучился о битвах?» -
«Легко ли вечность проводить в молитвах?»
     Вкушая радость редких встреч,
     Святые повели такую речь,
Что даже ангелы впадали в удивленье,
         Пожалуй, и в волненье.
«Да, верно, Люцифер не Сатана.
     Ведь сущность в имени дана!» -
«Он демон, претерпевший измененья
С языческих времен и превращенья
От всяческой хулы и клеветы,
     Дитя любви и красоты!» -
«Ужели он Эрот, мальчонка резвый,
В делах любовных милый и предерзкий?» -
«Он возмужал в скитаньях без конца.
Теперь он, видно, мастер, весь в отца!»
     «И он-то соблазнитель Евы,
         Невинной в женах девы?
     И простодушного Адама?
С ним, верно уж, не оберешься срама!» -
     Зарделись ангелы, из тех,
Кого влечет, как тайна, первородный грех,
О чем так много говорилось всуе,
Что даже и святым взгрустнулось.
«Так, что же, Люцифер не Сатана?» -
Святые словно пробудились ото сна.
     «Дух возмущенья, Дух растленья -
     Две ипостаси, без сомненья,
     Как церковь учит, Сатаны!» -
     «А Люцифер, что, без вины?» -
     «Нет, Люцифер - Дух возмущенья;
     За ним повсюду Дух растленья:
           Соблазн и грех -
      Его призванье и успех!» -
     «Да, вся история - то сфера
     Не Сатаны же, Люцифера.
     Он князь земного бытия,
         Как здесь - мои края!»
«А бес вещал, как сын зари пленился Евой,
     Нагой, прелестной в женах девой, -
Апостол Павел даже крякнул, так, слегка, -
     Из света соткал он шелка.
Как юная жена преобразилась!
И наготы Адама устыдилась,
Сияя прелестью волненья и мечты,
     Любовь и символ красоты!»
«Святой! - взмолился Петр. - Что Ева, как Венера?
Сей образ неудачен для примера!»
«Что делать? - Павел отвечал. - Увы!
Все женщины от века таковы.
Адам, смущенный, взволновался тоже.
Лужок, цветами убранное ложе,
Влечет его, укромный уголок,
Куда жену, как мог, он уволок.
     «Адам! Что это? Похищенье?» -
     Смеялась Ева в восхищенье.
И бес здесь был. Он изумился всласть,
Обретший над людьми такую власть,
          Какой у Бога нет
И гасит даже Люциферов свет.
И Сатаной в космической пустыне
     Явился он в своей гордыне.
Прислужник Люцифера и палач,
Он сеет на Земле разврат и плач.
По человечеству справляет тризны,
Лишив его, как Рая, и отчизны!»
«Что ж ныне происходит на Земле,
     Погрязшей искони во зле?» -
Апостолы со светом дивным в взоре
Явились, словно бы воочию, в соборе.
Цари, собравшись вместе все впервые,
     К тому ж, кажись, совсем живые,
     Рядясь в блистательный наряд,
     Признали сбор за маскарад
           И закружились в танце
      В веселом и печальном трансе;
Глаза едва полуоткрыты - страх
      Пугает вновь оживший прах.
           «Нет, право, что же это? -
Вновь юная стоит Елизавета;
           Когда придет ее пора,
Взойдет на трон как дщерь Петра. -
     Причуда? Ассамблея в церкви?
     Отец! Могу ль глазам я верить?
     Здесь явь, иль детства наши сны?»
            «То бал у Сатаны! -
     Царевич Алексей степенно
            Возник из тьмы застенка,
            Где провалился прямо в Ад,
            А думал, в райский сад. -
Шабашем ведьм его зовут иначе.
Соблазн и грех - для высшей знати!»
     «А, сын, что восхотел в цари
     Ценой предательских интриг,
     Чтоб только рушить без оглядки
      В России новые порядки! -
      Царь Петр, нахмурясь, воспылал,
      Бросая взор на пышный бал. -
      Царей сих не было б в помине,
      А с ними и России в мире.
 Убегши к цесарю, до Карла не успел...
      И вновь явиться ты посмел?
             Уж не твое ли семя
Вспять повернуть в России тщится время?
Уродству и юродству лишь почет.
             А красота - не в счет?
Нам в радость труд и маскарады тоже,
             Все то, что вам негоже!»
     И снова загремел оркестр
     В высоких сводах и окрест.
Все тени закружились в вихре вальса.
На сцене Александр Второй один остался,
            Не глядя на жену,
Не в силах, видно, вынесть не вину,
А неизбывную тоску о милой,
С которой разлучен могилой
     И венценосною судьбой,
     С концом ужасным, - сам не свой.
«Зачем мне гроб с венками золотыми,
                 И плач, и гимны,
                 Когда я одинок,
                 Без рук, без ног?» -
Казалось, говорил, тоской влекомый,
     Весь в пламени от взрыва бомбы.
     Эдем и Ад в груди его,
     И чье здесь, Боже, торжество?
«Послушайте! Что здесь опять такое?
     Веселье, танцы - все живое! -
              И Хор беспечно рад. -
              Да это маскарад!» -
«Все в головокружительном движеньи!» -
     «Иль это чудо воскресенья?» -
     «Кто ж сотворил его, скажи?» -
     «Не знаю. Только это жизнь,
     Не то же странное явленье
                  Восставших теней,
      Из праха сотканных на миг,
                  Как пыль из книг...»
     Нежданно с вышины, как птица,

Еще от автора Петр Киле
Восхождение

В основе романа «Восхождение» лежит легенда о русском художнике и путешественнике начала XX века Аристее Навротском, в судьбе которого якобы приняла участие Фея из Страны Света (это, возможно, и есть Шамбала), и он обрел дар творить саму жизнь из света, воскрешать человека, а его спутником во всевозможных странствиях оказывается юный поэт, вообразивший себя Эротом (демоном, по определению Платона), которого в мире христианском принимают за Люцифера.


Солнце любви [Киноновелла]

Киноновелла – это сценарий, который уже при чтении воспринимаются как фильм, который снят или будет снят, при этом читатель невольно играет роль режиссера, оператора или художника. В киноновелле «Солнце любви» впервые воссоздана тайна смуглой леди сонетов Шекспира. (Сонеты Шекспира в переводе С.Маршака.)


Сокровища женщин

Истории любви замечательных людей, знаменитых поэтов, художников и их творений, собранные в этом сборнике, как становится ясно, имеют одну основу, можно сказать, первопричину и источник, это женская красота во всех ее проявлениях, разумеется, что влечет, порождает любовь и вдохновение, порывы к творчеству и жизнетворчеству и что впервые здесь осознано как сокровища женщин.Это как россыпь жемчужин или цветов на весеннем лугу, или жемчужин поэзии и искусства, что и составляет внешнюю и внутреннюю среду обитания человеческого сообщества в череде столетий и тысячелетий.


Утро дней

Книга петербургского писателя, поэта и драматурга Петра Киле содержит жизнеописания замечательнейших людей России – Петра I, Александра Пушкина, Валентина Серова, Александра Блока, Анны Керн - в самой лаконичной и динамичной форме театрального представления.В книге опубликованы следующие пьесы: трагедия «Державный мастер», трагедия «Мусагет», трагедия «Утро дней», комедия «Соловьиный сад», весёлая драма «Анна Керн».


Сказки Золотого века

В основе романа "Сказки Золотого века" - жизнь Лермонтова, мгновенная и яркая, как вспышка молнии, она воспроизводится в поэтике классической прозы всех времен и народов, с вплетением стихов в повествование, что может быть всего лишь формальным приемом, если бы не герой, который мыслит не иначе, как стихами, именно через них он сам явится перед нами, как в жизни, им же пророчески угаданной и сотворенной. Поскольку в пределах  этого краткого исторического мгновенья мы видим Пушкина, Михаила Глинку, Карла Брюллова и императора Николая I, который вольно или невольно повлиял на судьбы первейших гениев поэзии, музыки и живописи, и они здесь явятся, с мелодиями романсов, впервые зазвучавших тогда, с балами и маскарадами, краски которых и поныне сияют на полотнах художника.


Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]

"Первая книжка стихов могла бы выйти в свое время, если бы я не отвлекся на пьесу в стихах, а затем пьесу в прозе, — это все были пробы пера, каковые оказались более успешными в прозе. Теперь я вижу, что сам первый недооценивал свои ранние стихи и пьесы. В них проступает поэтика, ныне осознанная мною, как ренессансная, с утверждением красоты и жизни в их сиюминутности и вечности, то есть в мифической реальности, если угодно, в просвете бытия." (П.Киле)