Санкт-Петербургская быль - [5]
– А точнее?
– Ничего не знаю, – пожал плечами Фроленко.
– Вы знаете! – почему-то сразу повысив голос, вступилась Вера Засулич. – Вы скажите, делается что-нибудь всерьез или нет?
– Да все пока готовится, обдумывается как будто. Вроде бы… – Фроленко отвечал, с трудом подыскивая самые, казалось бы, простые слова. – Меня в курсе дела особенно не держат. Какие-то люди этим здесь заняты – вот все, что я знаю.
– Долго тянется это все, – проговорила Вера тоже почему-то с трудом: ее губы побелели и едва шевелились, а между бровей опять пролегла морщинка. – Слишком долго что-то…
Фроленко, похоже, хитрил. Глаза у него бегали по сторонам, странно блестели.
– Так ведь дело не простое, девушки! Тут надо все сперва обдумать, подготовить. Серьезное же дело, голубушки, очень серьезное!
Видимо, он что-то таил, и девушки, почувствовав это, переглянулись.
– Ладно, – махнула рукой Маша.
– Нет, не ладно, – не успокаивалась Вера. – Я понимаю, дело серьезное, да что ж из того? Сидеть сложа руки? Все на этом свете серьезно, – продолжала Засулич, все больше горячась. – Что жизнь наша? Если можно взять честного человека, бросить в тюрьму и держать годами, если можно не только его засудить, а и высечь, как это сделал Трепов с Боголюбовым, то такая жизнь ничего не стоит, если не протестовать! Видно, у нас еще слабо развито чувство собственного достоинства, если мы можем такое сносить! Вот что, Михаил, горько сознавать.
Фроленко, опустив голову, задумчиво долбил снег носком сапога.
– Да, да, да, – пробормотал южанин. – Да, да… Болит душа, что говорить… Очень болит…
Мы скоро узнаем, о каком «деле» шла речь.
5
Короток день в конце декабря. Никто не заметил, как он пробежал, начало смеркаться, а речи на могиле всё продолжались.
Говорил у могилы высокий человек с желтым худощавым лицом, напоминавшим суровые лики святых, как их рисуют на иконах. Это был известный всей России писатель Федор Достоевский. С глубокой болью говорил он о покойном поэте.
Когда он сказал, что Некрасов по своему значению и таланту был не ниже Пушкина и Лермонтова, в толпе закричали:
– Он был выше, выше их!
Голоса слышались оттуда, где стояли Плеханов и его друзья. Обернувшись в ту сторону, Достоевский растерянно покашлял, но скоро нашелся и ответил:
– Не выше, но и не ниже…
Наступил черед Плеханова. Он говорил речь, стоя с обнаженной головой у самой могилы. С хмурым любопытством поглядывал на него издали Достоевский.
«Я оттенял революционное значение поэзии Некрасова, – вспоминал потом Плеханов. – Я указывал на то, какими яркими красками изображал он бедственное положение… народа. Отметил я также и то, что Некрасов впервые в легальной русской печати воспел декабристов, этих предшественников революционного движения наших дней».
Майор Курнеев только тяжко вздыхал, слыша такие речи. Его бросало в жар, так что минутами он совсем переставал чувствовать холод. Курнеев не выносил толпы, а тут его со всех сторон окружили, и уж одно это заставляло его страдать. А делать нечего – стой и терпи.
Будто не в Петербурге это происходит, а во Франции, где, слышно, всякий может высказывать вольные мысли и даже по закону нельзя его трогать. Ошарашенного майора утешало лишь сознание, что за пределами кладбища, сейчас же за его оградой, все по-другому.
«Каково бы ни было содержание моей речи, факт тот, что я говорил языком, недопустимым с точки зрения полиции, – рассказывает Плеханов. – Это сразу почувствовала присутствовавшая на похоронах публика. Не знаю, по какой причине полиция не пыталась арестовать меня. Прекрасно сделала. Тесным кольцом окружавшие меня землевольцы и южнорусские бунтари ответили бы на полицейское насилие дружным залпом из револьверов. Это было твердо решено еще накануне похорон…
После меня произнес речь один рабочий – к величайшему сожалению, никак не могу вспомнить его имени, – говоривший о том, что не зарастет тропа к могиле великого народного заступника.
Так почтили тогдашние революционеры память своего любимого поэта, собравшись на его могиле».
6
Были на могиле обмороки, был плач.
Не выдержала Александра Малиновская, повалилась на еще не утоптанную могилу без чувств. Увезли художницу домой сестры Корниловы, сами едва живые.
К вечеру мороз забирал еще крепче, а люди все не расходились с кладбища. То у могилы, то поодаль, на аллеях, опять и опять слышались речи в память поэта. Бесконечно дорогое имя повторялось множество раз.
Минутами даже становилось непонятным – что происходит? Похороны или в самом деле демонстрация? Немало было таких, кто вспоминал прошлогоднюю демонстрацию у Казанского собора.
Та демонстрация была, конечно, иной, там открыто звали к народной революции, к беспощадной войне с самодержавным насилием, но и здесь, на кладбище, слышались мятежные призывы, хотя и иначе выраженные.
Читались вслух стихи покойного поэта, и казалось, это слышен его живой голос:
Звучали стихи из «Саши», «Железной дороги», «Размышлений у парадного подъезда», из «Кому на Руси жить хорошо».
Случилось так, что, уже выбираясь из толпы, вконец расстроенный Курнеев увидал такую сцену: на дорожке, дружно обнявшись, несколько молодых женщин (среди них, кстати, были и Вера с Машей) хором декламировали стихи из «Песни Еремушке».
Повесть З. Фазина «Нам идти дальше» рассказывает о событиях, происшедших в самом начале нашего века, в 1900–1903 годах. Книга доносит до юного читателя живой дух того времени, рассказывает о жизни и деятельности В. И. Ленина в те памятные годы, о людях, которые окружали Владимира Ильича, вместе с ним боролись за создание марксистской партии в России. Через всю книгу проходит образ Н. К. Крупской. В повести нарисованы также портреты деятелей первой русской марксистской группы «Освобождение труда» — Г. В. Плеханова, В. И. Засулич и других участников социал-демократического движения в России. С интересом прочтет читатель и о том, как работали в трудных условиях революционного подполья агенты «Искры»; среди них особенно видное место занимают в повести И. В. Бабушкин и Н. Э. Бауман — самоотверженные борцы за свободу и счастье народа. Автор повести З. Фазин давно работает в литературе. Издательство «Детская литература» выпустило для детей и юношества несколько интересных повестей З. Фазина, посвященных историко-революционной теме.
Повесть о героическом подвиге и мужественной жизни питерского рабочего Якова Потапова, который стал первым знаменосцем русской революции. На революционной демонстрации в Петербурге в декабре 1876 года тогда еще совсем юный Потапов поднял красный стяг. Материал, на котором построена повесть, мало освещен в художественно-документальной литературе.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.