Сан-Ремо-Драйв - [8]
— Что значит «уважать»? «Любовь»? Не смешите меня! — Я только об одном мог думать: его руки на спине моей матери, она прижимается к нему, ветер распахнул занавески, и все видно. «Поцелуй» Родена. — Я знаю, что вы живете в грехе!
Тут Рене взял весла, снова наклонился вперед и опустил лопасти в воду. Я ощутил такое же торжество, которое, должно быть, испытывал Дейл Лонг, когда его бита попадала по быстрому мячу. Я победил! Униженный француз везет меня обратно! Между тем Рене повернул к западу и теперь уже ленивее, почти без усилий, греб прочь от берега. Я посмотрел на горизонт и увидел, что никакой разделительной линии между морем и небом нет. Я обернулся назад. Континент исчез! Исчезли и холмы, и шоссе с потоком машин. Ни пригорка, ни прибрежных домов. И берег растворялся, словно смытый огромной серой волной. Там и сям еще виднелись фигуры, усеченные наполовину, и вещи: красный купальник; зонт, оранжевый; косынка, зеленая или с зеленью, высоко в воздухе. Лотта? Машет кому-то? Предупреждает об опасности? Еще несколько гребков — исчезли и эти пятнышки. Стоял мертвый штиль. Кругом ничего, кроме тумана. А вскоре и лопасти весел стали плохо различимы. Рене греб.
— Дальше не обязательно. — Слова, мои собственные, прозвучали в этом водолазном колоколе, как крик.
Не переставая грести, Рене поднял на меня глаза.
— Не обязательно для чего?
Я сам не понимал, что говорю:
— Доя того, что вы хотите сделать.
Рене не ответил. Он сделал еще шесть гребков. Потом выпрямился, оставив весла в воде.
— Да. Дальше не обязательно.
Я не осмеливался заговорить, боялся, что голос задрожит — не столько от страха, сколько от необъяснимой печали.
Рене заговорил сам.
— Жаль. Я предложил тебе дружбу. Но ты насмехался. Ты знаешь, я греб, чтобы освободить гнев в моих руках. — Я посмотрел на его руки, висевшие вдоль боков, на его пальцы, по-прежнему напряженно согнутые. — Ты мальчик, ребенок, никто, Ричард: в тебе нет опыта жизни. Но в твоих картинах, в них ты уже мужчина. Бедный Рене, а? Он смотрит в зеркало. Он пишет клоуна. Много жизни. Мало таланта.
Так говоря, он стал загребать одним веслом. Лодка поворачивалась на месте, кружилась в собственном маленьком водовороте. Потом одной рукой он достал из-под купальника пачку «Честерфилда», как фокусник, вытряхнул одну сигарету и сунул в рот. Еще один фокус: так же одной рукой чиркнул спичкой из книжечки и дал ей — в затишье — догореть до конца.
— Итак, Ричард, внимательно слушай мои слова, да? Эта мадемуазель Мэдлин. Эта petite jeune fille. Твоя маленькая соседка, да? Ты мне скажешь, как ты убедил ее снять свою одежду.
Теперь я понял, что Рене намерен меня убить. Я прочел его мысли с полной ясностью. Головокружительное вращение лодки; спичка, догоревшая в серой мгле, его голос: «слушай мои слова», «ты мне скажешь» — все это были приемы гипноза. И загипнотизированным был я — кивал, готовый подчиняться его командам: Визжи, как свинья! Брыкайся, как лошадь! Кинься в воду!
Рене вынул из воды весла. Он встал надо мной. Он убьет нас, я понял, одного за другим. Начиная с бедного маленького Сэмми. Потом меня, противника, помеху: я не сделаю ничего против твоего желания. Потом безумца Барти. Бедного безумца Барти. И Лотту тоже, но только после женитьбы. Из-за денег. Денег Нормана. Его «Оскара», который выглядит, как золотой.
Рене положил в лодку мокрое весло.
— Écoutez![23] — скомандовал он, продолжая изображать француза. — Встань на ноги! — Я подчинился. — Повернись.
Я выполнил и эту команду, повернулся к нему спиной. Непонятно было, что впереди — пляж Малибу или тихоокеанские острова, Филиппины Макартура, далекие земли Востока. Он встал позади в качающейся лодке и схватил меня за плечи. Приготовясь к тому, что сейчас меня выбросят за борт, я набрал в грудь воздуха. Теперь мне хотелось жить. Не для себя. Чтобы предупредить остальных. Смогу я доплыть? Но в какую сторону? И не прибьет ли он меня веслом, как плывущую крысу?
— Не сходи с места, — сказал он, железными руками сжав мне плечи.
Тут я почувствовал знакомый запах. Сладковатый аромат табака. Рене закурил сигарету. Внезапно он очутился рядом со мной, занял мое место на корме.
— Держи. — Он подал мне рукоятки весел. Жестом приказал занять свободную банку. — Ты будешь учить меня из своего знания всем секретам искусства. Может быть, в будущем, которое нам неизвестно, эта Бетти повесит на свои стены картину Рене. А я? А я буду учить тебя. Мой друг, тебе еще надо многому научиться. Итак. Выпрями руки, пожалуйста. Наклони спину вперед. Вверх. Подними весла вверх. Теперь опусти в воду. Тяни! Тяни! Греби к la California!
Я привез нас к берегу. Ветер, всегда капризный, опять задул, облегчив мне работу. Солнце скатилось уже довольно низко и горело за редеющим туманом, как лампа в проекторе за опаленной пленкой. На мелководье мы поймали волну и вынесли лодку по гравию к причалу в лагуне. Рене направился вдоль шоссе к пастельным домикам. Холмы опять стали видны, коричневые даже весной, с белыми пятнами юкки. На пляже еще оставались кое-какие люди. Я побрел по берегу туда, где оставил Барти. Но не успел дойти — Барти бежал мне навстречу, а в воздухе над ним нырял и рыскал бордовый змей.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.