Сан Мариона - [12]

- Ой, не напоминай о мире! Везде только и слышно: хазары, хазары, чума на голову матерям, родившим разбойников! - воскликнула тетушка Зухра, заторопившись за ушедшим осликом, оборачивалась, на ходу выкрикивая: - На тебя надежда! Защити от проклятых длинноволосых! Пусть дух твой укрепится, а рука не ослабеет!

Марион горько покачал головой. Да, руки его по-прежнему сильны, но нет прежней ясности в жизни, и дух его в смятении, будто в жилы влили чечевичную похлебку. А сила без стойкости все равно, что выщербленный нож в ножнах, такой меч и вынимать нет желания.

Возле одной из калиток сидели на нагретых за день камнях два старика в безрукавках мехом внутрь, меховых шапках и в войлочных башмаках. Они негромко и неторопливо разговаривали. Это были единственные старики на весь нижний город. Когда-то славные воины, они чудом уцелели и вот теперь мирно доживали свой век у разбогатевших сыновей. Сын одного был хозяином гончарной мастерской, второго - владелец стекольной, оба уже строили себе дома в верхнем городе.

Обычай и вросшее в душу уважение к старшим требовали почтительно приветствовать стариков, спросить, не нуждаются ли они в чем. Марион низко поклонился, прижав могучие руки к груди. Старики важно кивнули, подслеповато вглядываясь в Мариона, и, не узнав его, отвернулись, забыв ответить уважением на уважение. Видимо, умереть на этой земле вовремя великое благо.

Выстроенный из необработанного камня домик Мариона стоял в глубине третьего от северных ворот проулка. Марион не успел миновать первый квартал, как в глубине, между домами, раздались звуки зурны и показался невысокий узкоплечий человек в вывороченном мехом наружу черном тулупчике, с остроконечным колпаком на голове. Человечек, побагровев от натуги, дул в кизиловую трубочку, издававшую пронзительные переливчатые звуки. Он приплясывал, изгибался, кружился, вздымая пыль босыми ногами, пот с него лил градом. Следом шел принаряженный в голубой шелковый кафтан парень, ведший на поводу смирную рыжую лошадку. Встретить свадебное шествие - к счастью. На лошади в седле, обитом золотой парчой, восседала невеста в белом длинном покрывале, оставлявшем открытым только лицо, смотрела прямо перед собой неподвижными от смущения, блестящими глазами. Позади лошади шли двое мужчин с обнаженными мечами - родственники невесты, охранявшие ее до дома жениха. За свадебной процессией бежали вездесущие мальчишки, из дворов наблюдали люди. Нестарая, но с седыми прядями волос, выбившимися из-под черного покрывала, женщина возле плетня, улыбаясь и что-то шепча, плавно взмахивала руками, словно набрасывала нечто на невесту, желая ей счастья. Парень и мужчины поклонились Мариону, он ответил на приветствие. Принаряженный жених по обычаю возил по городу свою невесту, объявляя тем самым, что с этого времени становится главой семьи, защитником чести жены. Марион с возникшей в душе приязнью проводил взглядом торжественное шествие и нахмурился, вспомнив, как жизнь и здесь изменила то, что раньше казалось незыблемым. Раньше, образовав семью, мужчина получал от рода личный семейный надел, который обязан был обрабатывать сам, десятую часть урожая он отдавал на общественные нужды: содержание сирот, калек, создание запаса на случай осады, неурожая. В случае опасности должен был вооруженным явиться на защиту города, на сходах рода он всегда имел один голос. Теперь же при желании земельный надел он мог сдать в наем, лишь бы вовремя платил в городскую казну налог "с дыма домашнего очага" на управление городом, на ремонт стен, на содержание "охраны порядка", а в случае призыва на войну, хозяин обязан выставить от семьи одного вооруженного воина, но не обязан являться лично. Теперь у богатого появилась возможность послать на стены вместо себя наемника, самому же под охраной закона отсидеться дома, потом скупить освободившиеся наделы. Зачем взывать к небу? Разве небо помогает людям творить неправедные дела?

И словно бы в довершение мрачных мыслей, перебивая удаляющиеся звуки зурны, в соседнем переулке послышались грубые мужские голоса, пронзительный женский плач и причитания. Марион свернул в переулок, откуда донесся плач.

Возле турлучной [турлучная хижина - хижина с плетеным деревянным каркасом, стены которой обмазаны глиной] хижины с полуразвалившимся плетнем восседал на коне, подбоченившись, надменный всадник в шелковом халате, лохматой меховой шапке, а два стражника охраны порядка суетились во дворе: один тащил к калитке упирающегося крупного барана, второй отталкивал цепляющуюся за барана пожилую, громко причитающуюся женщину в сбитом на худые плечи выцветшем покрывале, обнажившем седые волосы. Женщина была из племени гелов, славящихся искусством строить большие каменные здания, украшать их колоннами, выточенными из камня, или лепными фигурками зверей, рыб, птиц, затейливыми карнизами. Сидящий на коне шихван квартала каменщиков и стражи порядка были из рода гаргаров, незаметно прибравших к рукам власть в нижнем городе.

- Уйди, дочь блуда, уйди с дороги! - ревел мрачный круглолицый страж порядка, одной рукой держа за рога барана, другой отталкивая женщину, мешавшую ему пройти в калитку.