— Сорок тысяч дукатов?
— Сорок тысяч.
— Всего?
— Да, черт возьми!
— Сто восемьдесят тысяч франков?
— Вот именно!
— Не находите ли вы, что для тех, кого вы представляете, недостойно предлагать не круглую сумму?
— Хорошо. Если, скажем, двести тысяч ливров?
— Что ж! Об этой сумме можно начать думать.
— И чем кончить?
— Ну, чтобы нам с вами не торговаться, остановимся на двухстах пятидесяти тысячах ливров.
— Недурная сумма — двести пятьдесят тысяч ливров!
— Недурное приобретение — замок Сант’Эльмо!
— Гм!
— Вы отказываетесь?
— Я размышляю.
— Вы понимаете, мой дорогой узник, народная мудрость гласит… Целый день мы с вами разговаривали пословицами. Позвольте же мне напомнить вам еще одну: обещаю, что она будет последней.
— Хорошо, я вас слушаю.
— Так вот: говорят, каждому человеку раз в жизни представляется возможность составить себе состояние и все дело в том, чтобы не дать этому случаю ускользнуть. Сейчас он мне представился. Я хватаю его мертвой хваткой и уж, черт побери, не выпущу.
— Мне не хочется вникать в эти соображения слишком глубоко, любезный комендант, — отвечал Николино, — тем более что я от души признателен за ваше доброе ко мне отношение; вы получите двести пятьдесят тысяч ливров.
— В добрый час!
— Только вы понимаете, что у меня в кармане их нет.
— Что вы, господин герцог! Если бы все сделки оплачивались сразу наличными, то, наверное, ни одно дело никогда бы и с места не сдвинулось!
— Значит, вам будет довольно моей расписки?
Роберто Бранди встал и отвесил поклон.
— Мне достаточно вашего слова, господин герцог. Карточный долг — долг чести. А мы играем сейчас в крупную игру, потому что каждый из нас поставил на карту свою голову.
— Благодарю вас за доверие ко мне, сударь, — отвечал Николино с достоинством. — Я вам докажу, что заслужил его. А сейчас осталось только обсудить исполнение нашего замысла. Каковы будут средства?
— А вот тут я попрошу у вас, господин герцог, быть ко мне как можно более снисходительным.
— В чем же? Объяснитесь.
— Я уже имел честь говорить вам, что, поскольку я держу случай мертвой хваткой, я не выпущу его, прежде чем не составлю себе состояние.
— Да, но мне кажется, что сумма в двести пятьдесят тысяч франков…
— Это не столь уж большое состояние, господин герцог. Вы, располагая миллионами, должны это понимать.
— Благодарю.
— Нет. Мне нужно пятьсот тысяч франков.
— Господин комендант! Весьма досадно, но я должен сказать вам, что вы изменяете своему слову.
— В чем же, если я требую их не от вас?
— Ну, тогда другое дело.
— И если я попрошу его величество короля Фердинанда выдать за мою верность ту же сумму, которую вы предлагаете мне за измену?
— О, какое гадкое слово вы сейчас произнесли!
Комендант с комической серьезностью, присущей неаполитанцам, взял свечу, пошел посмотреть, нет ли кого за дверью, и, вернувшись, поставил свечу на стол.
— Что это вы делаете? — спросил Николино.
— Я проверил, не подслушивает ли нас кто-нибудь.
— Зачем это?
— Ну, коль скоро здесь только вы да я, чего таиться: уж вы-то хорошо знаете, что я изменник — быть может, чуть более ловкий, чуть более умный, чем какой-нибудь другой. Вот и все.
— А каким образом рассчитываете вы заставить короля Фердинанда дать вам в награду за верность двести пятьдесят тысяч франков?
— Вот именно здесь-то и нужна мне вся ваша снисходительность.
— Считайте, что она вам уже обеспечена. Только объяснитесь.
— Чтобы достичь цели, мой дорогой узник, нельзя, чтобы я был вашим соучастником, — нужно, чтоб я стал вашей жертвой.
— То, что вы говорите, довольно логично. Что ж! Посмотрим, как вы можете стать моей жертвой!
— Очень просто.
Комендант вынул из кармана пистолеты.
— Позвольте, да ведь это мои! — воскликнул Николино.
— Их забыл здесь фискальный прокурор… Вы знаете, как он кончил, наш добрый маркиз Ванни?
— Вы мне уже сообщили о его смерти, и я даже ответил вам, что — увы! — не могу о нем сожалеть.
— Да, верно. Итак, вы раздобыли себе свои пистолеты, которые находились где-то здесь, в этом вам помогли ваши единомышленники — а в крепости есть такие, — и вот, когда я спустился сюда, вы приставили мне пистолет к горлу.
— Отлично! — сказал Николино, смеясь. — Вот так!
— Осторожнее! Они заряжены. Потом, не отнимая пистолета от горла, вы привязали меня к этому кольцу, вделанному в стену.
— Чем? Простыней с моей кровати?
— Нет. Веревкой.
— У меня нет веревки.
— Я вам принес ее.
— О! Вы человек предусмотрительный.
— Когда хочешь, чтобы все удалось, нельзя пренебрегать ничем, не так ли?
— Ну, а потом?
— Потом? Когда я буду как следует связан и прикручен к кольцу, вы заткнете мне рот своим носовым платком, чтобы я не кричал, и закроете меня на замок. Далее вы воспользуетесь тем, что я имел неосторожность отослать в патруль всех верных мне людей и оставить у ворот только сомнительных, и устроите здесь бунт.
— А как я устрою бунт?
— Ничего не может быть легче. Каждому вы дадите по десять дукатов. Здесь тридцать человек. С прислугой считайте тридцать пять. Это составит триста пятьдесят дукатов. Вы немедленно раздаете эти триста пятьдесят дукатов, меняете пароль и отдаете приказ «Огонь!», если патруль захочет насильно сюда прорваться.
